Галера для рабов
Шрифт:
– У вас и вид такой, словно вас недавно срыгнули, – вяло подметил Вышинский, поднимаясь на локоть.
– На себя бы посмотрели, – фыркнула Маргарита Юрьевна и схватилась за голову – громко фыркать в таком состоянии было противопоказано.
Страшным призраком вырастала из тлена прокурорская работница Евгения Дмитриевна – блузка разорвана, волосы в разные стороны, в глазах первородный ужас.
– Кто спал на мне? – сипела она. – Я вся чешусь… – и стала судорожно, до розовых нарывов, расчесывать себе плечи.
– Как дела, Евгения Дмитриевна? – страшным
– Пока не родила, – проворчала женщина.
– Евгения Дмитриевна, как вам не стыдно… – гаденько заблеял Зуев, обретая способность видеть. – Прикройте вашу наглядную агитацию, ненаглядная вы наша…
– А что такого, мне нравится, – сказал Вышинский. – Грудь наголо, враг бежит.
– Вот черт… – опомнилась Евгения Дмитриевна и стала судорожно запахивать полы блузки и жакета. – Черт, черт… Это не я, все вопросы к нашему дьявольскому полковнику…
– Чего это на него нашло? – стонала блондинка. – Ворвался, как дикий зверь… просто жуть рогатая…
– Да уж, почудил наш Федор Иванович… – Зуев безуспешно пытался приподняться, – решил не ждать, как говорится, от жизни чуда.
– Выходит, полковник затеял все это непотребство? – недоверчиво вопросила Маргарита Юрьевна, вставая на колени.
– Не думаю… – Вышинский схватился за край кровати, подтянулся, рухнул на койку, испустив мучительный вздох облегчения. – Я сейчас очень плохо соображаю, господа, прошу меня простить… но сдается мне, что объяснение напрашивается другое. Этот кретин был уверен, что один из злодеев – среди нас. Он-то все и вытворяет. А выявить его мозгов не хватало. Вот и решил прихлопнуть всех оптом, а заодно и того, кого нужно, – лишь бы самому уцелеть…
– А почему вы решили, что он кретин? – простонала Евгения Дмитриевна. – Я, конечно, не исключаю временные галлюцинации, но местами помню, что этот жуткий человек связывал меня, оставил в каюте, потом вернулся, я болталась у него на плече… Он сбросил меня в трюме, там уже кто-то валялся – кажется, Маргарита Юрьевна, она тоже была связана… Потом он ударил меня, я снова потеряла сознание… Я так полагаю, господа, что мы все были связаны, валялись в запертом трюме… Но сейчас, когда мы очнулись… Где мы, боже? Это одна из кают на яхте, нас развязали, перед нами приоткрытая дверь, мы явно пришли сюда не своим ходом, но я не помню, как это было… Я повторяю свой вопрос, Роман Сергеевич, с чего вы взяли, что полковник кретин?
– Но где он? – пролепетал Зуев. – Моя голова уже отказывается в чем-то разбираться.
– А хрен его знает, товарищ майор, – пробубнил в подушку Вышинский. – Давайте поспорим на тысячу долларов, что когда мы окончательно очнемся и решим в десятый раз обследовать яхту, мы не найдем на ней никакого полковника. Я, конечно, не уверен, но что-то мне подсказывает…
– Да что вы там бубните? – разозлился Зуев. – Говорите внятно, Роман Сергеевич.
– Не могу внятно, Павел Гаврилович… Вам никогда копье в голову не приходило?
Люди привставали, с ужасом разглядывали друг друга. У всех были разбитые лбы, рассеченные переносицы – те, кто вытащил их из трюма, освободил от пут и доставил в каюту под номером двенадцать (не такой уж дальний путь от трюма), не удосужился смыть с них засохшую кровь.
– Меня сейчас вырвет… – пожаловалась Маргарита Юрьевна. – На кого вы похожи…
– Вы еще себя не видели, – тускло оскалился Зуев. Статская сморщилась, потянулась к сумочке, но сумочки не было, оставалось лишь догадываться, где она.
– Лучше не смотреть, – уверил Вышинский. – Но ничего фатального, Маргарита Юрьевна, время и пластическая хирургия еще и не такие уродства лечили.
– Моя голова отказывается это переваривать… – тянула тоскливую песнь Евгения Дмитриевна. – Мы помним, как на нас напал полковник Костровой, как он нас бил, связывал, кантовал в трюм, но почему никто не помнит, как нас доставили обратно? Кто это сделал? Нам поставили укол, и мы отключились? Если команда до сих пор заперта в машинном отделении… Получается, что один из нас притворяется? Не настолько уж ему плохо? Он в курсе событий и сам принимал участие в этом «великом переселении» в качестве тягловой силы?
– Ну, на меня-то вы так не смотрите, – поежилась блондинка. – Ничего себе притворство – как хватил меня лобешником о зеркало, я чуть стену не пробила. Клянусь, если этот груздь мне еще попадется…
– Внесу поправку, Евгения Дмитриевна, – сказал Вышинский. – Если в нашей теплой компании присутствует засланный казачок, то ему сейчас тоже плохо. Во всяком случае, мы можем радоваться, что мы еще не арестованы и не убиты.
– Но за что? – воскликнул, делая страдальческую мину, Зуев. – Я всегда добросовестно работал, я честный чиновник!
– Открою вам секрет, Павел Гаврилович, – со злостью сказала Евгения Дмитриевна. – Чиновники делятся на две категории – честные и те, кого уже посадили.
– Да на себя бы лучше смотрели, – отмахнулся Зуев. – Оборзели совсем в своей прокуратуре. Такой же рассадник, как и везде.
– Будем выяснять, кто из нас честнее? – удивился Вышинский. – А время, между прочим, файв-о-клок, – посмотрел он на часы. – Сидим тут трезвые, как свиньи, давно пора чего-нибудь выпить, только не чаю, и разнюхать обстановку. Я понимаю, что выходить не хочется, мне тоже страшно не хочется. Но признайтесь, господа, вас совсем не разбирает спортивная злость? Если по судну бродит злой и страшный полковник Костровой, думаю, вчетвером мы с ним справимся.
– Полагаете, мы свободны? – опасливо покосился на дверь Зуев.
– Полагаю, относительно, – допустил Вышинский. – Все в этом мире относительно, господа. Кроме зарплаты в десять тысяч рублей.
– Ну, вы загнули, – поморщился Зуев. – Не бывает в нашей стране таких зарплат.
– Я слышал, что бывает, – позволил себе не согласиться Вышинский. – Где-то на заводах, в школах, детских садах…
– Точно, бывает, – подумав, поддержала Маргарита Юрьевна. – С таких зарплат еще и налоги платят, голодранцы хреновы… Как они живут на такие зарплаты? Им не стыдно?