Галерея мужских пороков
Шрифт:
Нина покачала головой:
— Ни за что!
— Но почему?! — Алиса вскочила с места и затопала ногами.
— Я боюсь, — тихо произнесла Нина. — Просто боюсь!
— Прости, но я сейчас очень сильно тебя ненавижу! — взорвалась Алиса. — Какие у тебя варианты? Тусоваться в унылой квартире и делать вид, что ты немногим лучше всех этих шарлатанов за полторы тысячи рублей сеанс? — Она выдохнула и села на место. — Послушай! — Алиса легла грудью на стол и обратилась к Нине: — Когда мы жили в Тушине и мама целыми днями ходила в свитере, из-под которого торчала застиранная майка, в трениках, на которых катушки были размером с теннисный мячик, а на все на это она надевала байковый халат, и на ногах у нее были тапки с отклеившейся
Нина отвернулась. Она была похожа на человека, который находится в ступоре — чувствовалось, что в голове у нее нет ни одной внятной мысли. Алиса взяла ее за руку.
— Скажи «да», — попросила она.
— Ладно! — буркнула Нина. — Да! Я говорю «да!
— Ура? — улыбнулась Алиса.
— Ура, — кивнула Нина. — Но нам нужен третий.
— Без вопросов!
И они поехали к Алисе.
Конечно, Маша растерялась.
— Я не уверена… — мямлила она. — По-моему, вы с ума сошли…
— Если уж я согласилась, тебе-то уж и подавно думать не о чем! — убеждала ее Нина, которая вдруг воспряла и светилась энергией.
— Но вы же не можете ничего изменить! — возражала Маша. — Все это придумали за сотни лет до вас и…
— А мы и не хотим ничего менять! — перебила ее Алиса. — Мне нет никакого дела до того, как выкручиваются другие — меня лично беспокоит только моя жизнь. Ну, по ходу ваша тоже — раз уж нам друг без друга не обойтись. Я ведь не Анжелина Джоли!
— Это подстава! — твердила Маша.
— Ты мнительная, как Сталин! — Алиса всплеснула руками. — Сколько можно бабочку лохматить?! Давай, говори — либо ты с нами, либо я тебя убью своими руками!
— Ладно! — крикнула Маша. — Но мы совершаем страшную ошибку! Вы хоть это понимаете?
Нина и Алиса покачали головами:
— Не понимаем! И тебе советуем оставить эти глупые мысли.
Всю ночь они сидели в библиотеке, засунув нос в книжки. Маша вздыхала, Нина хмурилась, Алиса делала вид, что ей не страшно — все-таки это она лидер освободительного движения и дрейфить права не имеет.
Суть дела была в том, что недавно, пролистав одну книжку по истории магии, Алиса наткнулась на главу о некой Елене — колдунье, которая жила четыре века назад. Эта Елена была очень сильной ведьмой — настолько, что один из ежегодных шабашей, которые в то время проходили очень тихо — в основном все мрачно напивались и жаловались на то, как трудно жить, — она превратила в нечто вроде парламентского заседания — предложила свод законов и правил, с помощью которых магический мир будет способен уживаться с миром людей. Елена действовала очень жестко — нарушители карались строго и не было возможности оправдаться, но это работало. По легенде Елена умерла через восемьдесят лет после того исторического шабаша, но, по слухам, она не покинула землю. Где она — никто не знал, но перешептывались, что она следит за каждым — и если виновного не наказывают свои, она исполняет приговор.
Также там говорилось,
— Такой человек — я! — заявила Нине Алиса, а та лишь высмеяла ее за самонадеянность.
Но в три часа ночи, оторвавшись от книги, Нина следила за Алисой и сомневалась. В эту аферу она ввязалась от безысходности — все эти годы после того, как ее отлучили, она не жила — барахталась, тонула в черной тоске и даже рыдать больше не могла по ночам — выплакала все слезы, потому что у нее ничего не осталось — лишь дом, воспоминания и талант, который теперь уже казался мертвым грузом, что лишь затягивает на самое дно.
И эта безумная девица, желавшая перекроить мир под себя, представлялась ей смешным приключением и чем-то вроде жертвы — при благополучном исходе она просто умрет, избавившись от тягомотины под названием жизнь.
Но вот сейчас, при неверном свете лампы под витражным абажуром, лицо у Алисы было такое решительное, и чувствовалось — она прет напролом, так как не сможет жить, если будет знать — могла, но не сделала, и у нее определенно есть сила — она так уверена в справедливости того, за что сражается, и кто знает, может, у нее, то есть у них, и получится.
Осуществить все это было непросто. Но возможно.
Еле дожив до девяти утра (как хорошо, что у Марьяши дети и она рано встает!), Алиса позвонила подруге.
— Марьян, у меня срочное дело! — сообщила она. — Я заеду?
— Ко мне? — сонная Марьяна не понимала, чего от нее хотят.
— Куда скажешь!
Договорившись попить кофе в ресторане у Марьяны, Алиса бросилась к машине и как была — растрепанная, в домашних джинсах, поехала в Москву.
— Ты что, ключи от дома потеряла? — Марьяна оглядела Алису с ног до головы и скорчила рожицу.
— Мариш, послушай меня внимательно! — Алиса села напротив подруги и заглянула ей в глаза. — У меня очень большие проблемы!
— Алис, у тебя всегда большие проблемы, у нас у всех очень большие проблемы… — завелась Марьяна.
— Марьян, заткнись, умоляю! — простонала Алиса. — Мне очень-очень нужна твоя помощь! Ты не могла бы… э-э… подстричься налысо?
Марьяна перегнулась через стол и положила руку на лоб подруге.
— Ты больна? — спросила она.
— Марьяш, я не больна, но ты ведь знаешь, в каком я положении! — взмолилась Алиса и выложила историю про Елену. — Понимаешь, дух должны вызвать три ведьмы — я, Маша и Нина, но еще три другие женщины должны принести жертву — одна кровь, другая — волосы и третья — дорогое ее сердцу воспоминание.
— Что? — изумилась Марьяша. — Какое воспоминание?
— Ты задета за живое! — вздохнула Алиса. — С волосами и кровью все ясно — тут можете выступить вы с Файкой, а вот для воспоминания нужна ведьма.
— А в чем смысл? — поежилась Марьяна.
— Ну… Вспомни что-нибудь хорошее, — предложила Алиса.
— Вспомнила, — кивнула Марьяна. — Когда я была маленькая, мы с папой жили в Германии, он там работал, и вот в один солнечный весенний день мы пошли в парк, родители купили мне столько сладкого, сколько я просила. Помнишь, были такие палки красно-белые, конфеты-тянучки? Вот я их вкус до сих пор помню, и еще мороженое — лимонное и малиновое, и сладкую вату, а потом они посадили меня на воздушный шар, и я поднялась вверх, и со мной была вата, и солнце, знаешь, так светило, а наверху было прохладно, и эта вата растеклась по рукам… Я даже не знаю, как описать — это ты у нас журналистка, но я до сих пор помню, чем пахло от мужика, который поднимался на шаре вместе с дочкой и сыном — от него пахло жареными сосисками и пивом…