Галерные рабы
Шрифт:
Обливаясь слезами, Сафонка громко упрашивал Христа и всех угодников явить милосердие к грешным душам великих воителей, безбожников Джумбо и Искандара…
Андроникос не молился, молча сидел, держа в руках ладонь мертвого сына и ощущая, как она холодеет…
— Где мы найтить цепи, чтобы сковать Искандара и Джумбо? — обеспокоился Хуа То. — Он так завещал… Хоронить надо скоро, негр уже пахнуть…
— Этого добра у нас хоть завались! — с деланной веселостью откликнулся капитан. — Наготовили для пленников.
Он притащил большие цепи, рассчитанные на десяток невольников. Погибшие полководцы очутились в железе в последний раз.
— Прикуйте меня к ним! — подошел Андроникос.
— Вы с ума сошли! — отпрянул от него испанец.
— Мне незачем больше жить. Мой сын и моя надежда — обе исчезли. Как истинный эллин, я хочу свести счет с жизнью сам…
Сафонка долго отговаривал старого грека, тот стоял на своем.
— Пусть исполнится воля твоя, достойный муж, — поклонился ему китаец и приковал Андроникоса.
— Вы поторопились, дон Хуа. Мы не сможем скинуть их вниз, планшир слишком высокий, трупы очень тяжелые. Да и недостойно выглядеть будет погребение. Нельзя сбрасывать таких людей в воду, как простых гребцов. Раскуем их, отнесем на нижнюю палубу, через орудийный порт спустим по доске в море одного за другим.
Так и сделали.
Дон Рамон и Хуа То осеняли себя крестными знамениями. Коленопреклоненный Сафонка прочитал заупокойную молитву и содрогнулся, увидев, как вереница трупов, вернее, два мертвых тела и одно живое, исчезли в разверстой пасти, открывшейся в борту корабля, и упокоились в самой большой могиле — бескрайнем море. Джумбо повлек Искандара, тот — отца… Мертвые тащат за собой живых… Андроникос ушел в воду без звука…
Сел Сафонка и горько зарыдал. Вспомнились ему батюшка родной и милая Софьюшка, дед Митяй, Ивашка… Вот еще трех дорогих людей проводил в путь последний. Никого больше не осталось, кроме Хуа То. Братья, правда, живут в далеком Воронеже, да ведь туда добраться еще надо.
Справили поминки по всем христианам — жертвам морского боя. Испанец, накушавшись рому, стал расспрашивать спутников. Узнав, что китаец учился в языческом храме, помрачнел. Вновь обрел веселье, услышав про иезуитский колледж и несостоявшийся визит к папе римскому.
— Значит вы, дон Хуа, так сказать, рыцарь духовного ордена, подобно иоанииту или меченосцу. Похвально. Вы намерены попытаться припасть к туфле понтифика в Ватикане?
— У меня нет теперь рекомендательных писем и подарков, которые предназначались его святейшеству. Христианская община в Хань поручила мне закупить у западных единоверцев огненный бой. Этим я и хотеть заняться…
— Понимаю. А вы, дон Сафонка, происходите, насколько я понял, из семьи потомственных офицеров конницы, служащих на границе?
— Да, мой род прописан к детям боярским.
— По нашим обычаям наследство переходит к старшему сыну владельца поместья, это называется майорат. Все дворянские дети, которым не досталось доли, зовутся идальго. Так что по нашему вы — идальго. Не смущайтесь, немало доблестных солдат удачи носили это славное звание. Самые громкие имена — Кортес и Писарро, завоеватели империй ацтеков и инков. Остается только один деликатный вопрос — не еретик ли вы?
— Истинно верую я во Христа-Спасителя и Святую троицу! Я и на галеру попал потому, что отверг посулы бусурманские, не поменял веру истинную на ложную!
— Весьма благородно, однако для нашей святой инквизиции этого недостаточно. Вы должны будете развеять сомнения святой церкви насчет своей приверженности к лютеранской ереси. Вы готовы преклонить колено перед пресвятой девой Марией?
— Только нехристь откажется поклониться Богородице-деве!
— Вы согласны, что для общения с Господом нашим простым людям требуются посредники — святые и блаженные, что Священную книгу должны толковать те, кто имеет на это право, — священнослужители, а не миряне?
— Не понимаю, о чем тут спрашивать. Я всегда молил святых заступников, Николу-угодника, Георгия-змееборца и прочих, чтоб ходатайствовали за меня перед Богом! И кому же, как не попам да монахам молитвы отчитывать да Евангелие почитывать!
— Вижу, что в лютеранской ереси вы неповинны. Надеюсь, вы успешно пройдете собеседование с отцами-доминиканцами, и они не заподозрят вас в отступлении от канонов веры. Насколько я понимаю, вы хотите вернуться в Московию, а вы, дон Хуа, в Китай. Столь длительные путешествия требуют много денег. Вот, — он подал русскому и китайцу два больших кошеля, — ваши доли из добычи, которую я взял у мертвых… — Орьехос сделал многозначительную паузу, — турок. Я поделил все поровну. Не сомневайтесь. Кое-что мы выручим от продажи взятого в бою оружия и тоже разделим. Но средств наших хватит только на то, чтобы прожить пару лет где-либо в Андалузии или Кастилии, ведь у нас нет постоянных доходов. Мне нужны десятки тысяч песо, чтобы возместить урон, нанесенный турками, починить галеон, набрать новую команду. Я вынужден буду делать это за свой счет. Кроме того, меня ждут кредиторы. Я наделал много долгов, чтобы оснастить корабль в плавание. Вам тоже придется добыть целое состояние, чтобы достичь желаемого вами.
— Деньги мы достать, — многозначительно сказал Хуа То.
— Да? — глаза испанца загорелись. — Судя по вашим боевым делам, вы не привыкли бросать слова на ветер. Что ж, предлагаю сформировать тройственный союз. Я помогу вам устроиться в Испании, вы мне — расплатиться с долгами и стать богатым. Согласны? Мы все христиане, все — воины, поклянемся на кресте и шпаге, что будем верны друг другу. Ибо сказано в Библии: «И нитка, втрое скрученная, не скоро порвется».
Так у Сафонки и Хуа То появился новый друг и союзник.
Через четыре дня ветер пригнал галеон к земле. Они спустили паруса, бросили малый якорь и стали ждать прибытия лодок из видневшейся на берегу рыбацкой деревни.
Близость земли, ощущение свободы рождали надежды скорого возвращения на родину. Обманчивые мечты…
Орьехос увидел город своего детства Кадис через месяц.
Хуа То ступил на китайский берег спустя три года.
Сафонка удостоился беседы с патриархом Филаретом в Москве через семнадцать лет.
Особой радости исполнение желаний никому из них не принесло. Но сейчас, сбрасывая трап приставшей к галеону рыбацкой фелюге, они считали себя безмерно счастливыми.