Галили
Шрифт:
«Я должен рассказать обо всем, что знаю, — решил Зелим. — Именно поэтому я и послан в этот мир: рассказать людям обо всем, что я видел и пережил, и тогда моя боль никогда не повторится. Тогда люди, идущие вслед за мной, будут подобны моим собственным детям, ибо я наделю их своими силой и опытом».
Он поднялся, подошел к спящей Пассак и склонился на колени перед ее узкой постелью. Зелим коснулся губами щеки своей спящей возлюбленной. Пассак открыла глаза. Впрочем, она давно уже лежала без сна.
— Если ты уйдешь, я буду грустить, — сказала она. И добавила после минутного молчания: — Но я всегда знала, что ты когда-нибудь уйдешь. И удивлялась, что ты остаешься со мной так долго.
— Но как ты догадалась?
— Ты разговаривал вслух. Разве ты не замечал?
В словах ее не прозвучало и тени упрека, и это так тронуло Зелима, что он не мог сдержать слез.
— Я была счастлива с тобой все эти годы, любимый мой. Я и надеяться не смела, что буду так счастлива. И после того, как ты дал мне так много, было бы черной неблагодарностью просить большего. — Она подняла голову и поцеловала его. — А теперь уходи быстрее. Так будет лучше.
К горлу Зелима подступили рыдания. Все мысли о собственном предназначении, которыми он тешился несколько минут назад, внезапно оставили его. Как он мог подумать о разлуке с женщиной, которую полюбил всем сердцем?
— Я никуда не уйду, — сказал он. — Сам не знаю, что взбрело мне в голову.
— Нет, ты уйдешь, — возразила Пассак. — Если ты не уйдешь сейчас, значит, уйдешь потом. Так что лучше не откладывать.
Зелим вытер слезы.
— Нет, — решительно произнес он. — Я останусь здесь, с тобой.
И он остался. Из пустыни по-прежнему прилетали обжигающие бури, и они с Пассак по-прежнему предавались любви в своем маленьком домике, где в очаге горел огонь, а ветер бушевал за стенами. Но счастье Зелима было отравлено, то же самое произошло и с Пассак. Он сердился на нее за то, что она удержала его рядом с собой, хотя она настаивала на его уходе. Она же чувствовала, что теперь, когда у него не хватило решимости уйти, ее чувство к нему начало слабеть, каждый новый день, проведенный вместе с ним, убивал их любовь — самое чудесное, что она испытала в жизни.
Печаль ее становилась все сильнее и наконец свела ее в могилу. Странно, но такая сильная женщина, пережившая смерть мужа, не сумела перенести смерти своей любви, хотя тот, кого она любила, оставался с ней рядом до конца. Зелим предал земле тело Пассак и на следующий день двинулся в путь.
Он ушел не в поисках нового пристанища. Об оседлой жизни он знал все, что о ней следовало знать, и отныне собирался стать странником. Вино, что настаивалось в нем много лет, до сих пор не прокисло. Возможно, последние месяцы, проведенные с Пассак, месяцы, исполненные тоски и печали, только придали терпкости этому вину. Теперь, когда он приступил наконец к выполнению своего жизненного предназначения, последняя горечь их любви обогатила опыт, которым он хотел поделиться с людьми; женщина, которую он некогда обещал любить вечно, вскоре стала для него воспоминанием столь же далеким, как и юность, проведенная в Атве. Любовь — по крайней мере, та любовь, что соединяет мужчину и женщину, — недолговечна и преходяща. То же самое можно сказать и о чувстве, противоположном любви. С годами шрамы, которые Назар и его шайка оставили на теле Зелима, побледнели и стали незаметными, угасла и ненависть, некогда горевшая в его душе.
Однако это не означает, что Зелиму стало чуждо все человеческое, вовсе нет. За тридцать один год, что был отпущен ему на земле после смерти Пассак, он стяжал славу пророка, непревзойденного рассказчика и человека, одержимого страстями. Но то были отнюдь не те страсти, которым предается большинство из нас. Несмотря на свое скромное происхождение, Зелим стал человеком, способным на возвышенные и тонкие чувства. Притчи, которые он слагал, при всей своей простоте и непритязательности были достойны уст Христа, но в отличие от ясных, недвусмысленных уроков, преподанных Христом,
При случае я непременно расскажу вам одну из притч Зелима, но пока время еще не пришло. Сейчас я поведаю вам о его смерти. Разумеется, он встретил ее в Самарканде.
Глава VI
Но прежде позвольте немного рассказать о самом городе, блеск и слава которого породили множество легенд, восхищавших Зелима еще в детстве. Отец его, Старый Зелим, от которого мальчик услышал все эти легенды, был далеко не единственным человеком, влюбленным в Самарканд — город, которого он никогда не видел. В те времена Самарканд слыл чудесным, почти волшебным городом. Рассказы о его красоте, подчас непереносимой для глаз, передавались из уст в уста. То, что в любом другом месте на земле считалось бы дивом, для Самарканда было явлением самым заурядным. Нигде не было таких прекрасных женщин, как в Самарканде, нигде не встретишь таких цветущих детей, как те, что играли на его благоуханных улицах. Нигде властители не были так мудры и могущественны и не обладали такими несметными сокровищами. Дворцы, которые они строили, дабы потешить свою гордость, и мечети, которые они возводили, дабы спасти свои души, не знали себе равных.
И если всех этих красот недостаточно — в самом месторасположении этого города было нечто чудесное, ибо со всех сторон его окружала бескрайняя пустыня. Купцам, идущим в Туркестан или Китай по Великому Шелковому Пути, везущим пряности из Индии или соль из степного края, приходилось долго брести по унылым, выжженным солнцем пустыням, прежде чем измученные караваны вступали в плодородную долину реки Зарафшан, и тут их взорам открывались башни и минареты Самарканда, в своем великолепии подобные неведомым цветам. Радость и благодарность, наполнявшие сердца путников, благополучно преодолевших мрачные просторы пустыни, вдохновляли их на создание песен и поэм, посвященных удивительному городу и подчас несколько преувеличивающих его чудеса. В свою очередь, эти песни и поэмы влекли в город новых путешественников, красавиц, искусных строителей, возводивших новые изумительные дворцы и минареты. Так, год за годом, росла и множилась слава Самарканда, и сколь сильно ни превозносили бы его сочинители песен и поэм, похвал этих казалось недостаточно.
Тут стоит заметить, что город этот радовал не только взор. Он являлся также обителью наук и премудростей, здесь пользовались немалым почетом философы, создавались ученые труды, а за стаканом чая велись бесконечные споры о происхождении мира. Короче говоря, то был дивный город.
В течение своей жизни Зелим три раза присоединялся к каравану, идущему по Великому Шелковому Пути, и посещал Самарканд. Первый раз это случилось всего лишь два года спустя после смерти Пассак, и Зелиму пришлось странствовать пешком, так как у него не было денег, чтобы купить верблюда или другое животное, способное выдержать подобный переход. Тяготы этого путешествия значительно притупили страстное желание увидеть Самарканд, которым Зелим был одержим с детства; ноги его кровоточили, тело дрожало от усталости, а глаза покраснели и воспалились от песка и неумолимого яркого солнца. Когда же легендарные башни и минареты наконец предстали перед ним, Зелим, изнуренный до предела, рухнул в мягкую траву на берегу реки и, забыв обо всем на свете, проспал до вечера.
Зелим проснулся лишь в сумерках, протер глаза, еще воспаленные от песка, и взглянул вверх. Небо поражало разнообразием оттенков — цепь ажурных золотисто-янтарных облаков тянулась к западу, а на востоке сгущался багрянец. Вокруг раскаленных на солнце минаретов кружились стаи птиц, возвращавшихся в свои гнезда. Вскочив, Зелим направился к воротам Самарканда, а когда он подошел к городским стенам, вокруг них уже зажгли на ночь факелы, сделанные из благоуханного дерева. Казалось, они наполняют ночной воздух ароматом святости и благодати.