Галили

Баркер Клайв

— А меня пугает предстоящая задача.

— Но почему?

— За свою жизнь он сменил слишком много обличий. И слишком многое он сделал. Я боюсь, что в моем описании он предстанет просто скопищем противоречий.

— Может, в этом и есть его суть, — заметила Мариетта.

— Так или иначе, если я изображу его таким, люди решат, что я искажаю истину, — возразил я.

— Эдди, это просто книга.

— Это не просто книга. Это моя книга. Мой шанс открыть миру то, о чем никто никогда не рассказывал.

— Хорошо, хорошо, — Мариетта вскинула руки, словно моля о пощаде. — Не выходи из себя. Я уверена, все у тебя получится превосходно.

— Это не то, что я хотел услышать. Ты меня только смущаешь.

— Господи, тогда не знаю, что тебе и сказать.

— Ничего. Ровным счетом

ничего. Просто оставь меня и не мешай работать.

Я был не совсем откровенен с Мариеттой. Да, я боялся начинать писать о Галили и действительно опасался, что, прервав работу теперь, в преддверии его появления, не смогу с легкостью войти в плавный поток своего повествования. Но еще больший страх вселяла в меня перспектива прервать собственное затворничество и отправиться с Мариеттой в мир, бушующий за пределами нашего сада, мир, который я покинул много лет назад. У меня были все основания подозревать, что он нахлынет на меня, ошеломит, повергнет в смятение, и я почувствую себя заблудившимся ребенком, растерянным и несчастным. Как и положено ребенку, я задрожу, зальюсь слезами и намочу штаны. Бог свидетель, я отдаю себе отчет, насколько смешными все эти опасения могут показаться вам, тем, кто живет в самой гуще этого мира и с благодарностью принимает все его дары, но я не мог преодолеть свой страх. Если помните, я обрек себя на добровольное заточение так давно, что уподобился узнику, который большую часть своей жизни провел в тесной камере, мечтая увидеть небо, но, когда час долгожданной свободы наступил, несчастный, оставшись без защиты тюремных стен, сжимается в комок от страха.

Короче, Мариетта оставила меня в прескверном настроении, и я понимал, что этой ночью покоя мне не будет. Если я останусь дома, меня ждет встреча с Галили. Если выйду из этих стен, мне предстоит столкновение с миром.

Стремясь оттянуть момент, когда мне все же придется взяться за перо, я решил проверить, так ли уж хорош коктейль Мариетты. Я сделал все, как она учила, — плеснул в стакан немного «Бенедиктина», открыл крошечную коробочку — там был порошок и комочки, — осторожно подцепил немного содержимого, опустил в стакан и размешал карандашом. Кокаин растворился не полностью, жидкость получилась мутноватая. Я провозгласил тост за успешное завершение книги, лежавшей передо мной на столе, и одним глотком осушил стакан. Жидкость обожгла мне горло, и я понял, что совершил ошибку. Из глаз брызнули слезы, я ощущал мучительное жжение в пищеводе, а потом адским огнем вспыхнул и желудок.

— Мариетта... — простонал я. Ну зачем я послушал эту чертову куклу? Знал же, что хорошего она не посоветует. Но не успел я произнести ее имя, как наркотик подействовал. Приятная теплота разлилась по телу, сознание прояснилось, мысли рождались с поразительной быстротой.

Я встал из-за стола, ощущая прилив сил в своих нижних конечностях. Мне захотелось выйти из комнаты на воздух, насладиться свежестью вечера, прогуляться под кронами каштанов и вдохнуть благоуханную прохладу сумерек. А после этого, взбодрившись, можно было приступать к выполнению своей главной цели — рассказу о Галили.

Глава II

Прежде чем отправиться на прогулку, я приготовил себе еще порцию коктейля, немного увеличив дозу кокаина. Взяв стакан, я спустился по лестнице, открыл заднюю дверь и оказался на лужайке. Вечер стоял изумительный — спокойный и тихий. Комары, разумеется, немедленно возжелали отведать моей крови, но смесь кокаина и бренди сделала меня нечувствительным к их укусам. Пробираясь между деревьями, я добрался до места, где относительная ухоженность сада уступала место хаосу дикого болота. Сладкие ароматы садовых цветов сменились запахом гниения и стоячей воды.

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, не столь уж кромешной благодаря усеявшим небо звездам; в свете этих далеких солнц я мог разглядеть открывшиеся за деревьями пространства. Я видел, как плещутся в тине и лежат на кочках крокодилы, как над головой проносятся и скрываются в густом переплетении ветвей летучие мыши.

Поверьте мне на слово — блаженство, которое я испытывал, когда наблюдал за ночными тварями и вдыхал

гнилостные испарения болота, было вызвано отнюдь не кокаином. Мой взор и прежде нередко радовали предметы и явления, которые большинство людей сочло бы отталкивающими, даже очевидные проявления разложения и упадка подчас доставляют мне наслаждение. Отчасти это наслаждение имеет эстетическую природу, отчасти я обязан им тому чувству родства, которое испытываю ко всему неприглядному и уродливому. Ведь и сам я источаю отнюдь не благовонные ароматы и представляю собой образец вырождения, а не расцвета.

Так или иначе, я с удовольствием прогуливался по кромке лужайки, обозревал болота и не желал ничего лучшего. Из стакана, который я захватил с собой, я долго не отпивал ни капли (подчас именно предвкушение дарует нам самые приятные минуты, это справедливо не только в отношении наркотиков). Наконец я сделал первый глоток. На этот раз действие оказалось куда сильнее. Как только жидкость проникла мне в глотку, все мое существо затрепетало в ожидании: конечности налились силой, а мысли вновь потекли с почти пугающей быстротой. Мне доводилось слышать, что подобная ясность сознания — не более чем иллюзия, что кокаин играет с человеческим разумом злую шутку и откровения, пережитые под его влиянием, на поверку оказываются бредом. Но мой опыт свидетельствует об обратном. Белый порошок дарует моему интеллекту неведомое в обычном состоянии могущество, и сделанные с его помощью умозаключения стоят тех, что являются плодом долгих научных изысканий.

Но в ту ночь я не сумел бы поддержать ученую беседу, даже если бы от этого зависела моя собственная жизнь. Может, причиной тому была смесь кокаина и «Бенедиктина», может, окружавшие меня дикие просторы, а может, и мое внутреннее состояние — так или иначе, меня охватило сильнейшее возбуждение. Голова шла кругом, сердце бешено колотилось, а член, который в течение нескольких месяцев не подавал признаков жизни — за исключением той ночи, когда меня посетила Цезария, — натянул ткань моих широких штанов и терся о ширинку.

Позвольте уточнить, мое желание не было направлено на какой-либо конкретный объект, вымышленный или реальный. Наркотик разбудил дремавшие в моем теле возможности, и, очнувшись от забытья, организм первым делом осознал свою мужскую сущность, Я громко расхохотался, довольный собой и своей природой, в эту минуту у меня было все, что нужно для счастья, — звезды, болота, стакан с остатками чудесного коктейля, переполненное радостью сердце и твердый член. Это было восхитительно и чертовски забавно.

Наверное, мне стоит вернуться за стол, подумал я, может, мое возбуждение окажется плодотворным в творческом плане. Сейчас, пока я бесстрашен, я смогу наконец начать рассказ о Галили, хотя бы набросать его, прежде чем уверенность в собственных силах, вызванная кокаином, начнет слабеть. Позже я сумею придать объем эскизу. Но самое главное — начать. И разумеется, у меня есть возможность при необходимости подпитать свою храбрость новым коктейлем.

Желание взяться за перо всецело мной овладело; допив коктейль, я зашвырнул пустой стакан в гниющие воды болота и поспешил к дому. По крайней мере, мне казалось, что я направился к дому. После того как я проделал расстояние примерно в пятьдесят ярдов, выяснилось, что мой распаленный рассудок подвел меня, и, вместо того чтобы вступить на твердую садовую дорожку, я все глубже забредаю в болота. Уцелевшая во мне крупица здравого смысла призывала меня немедленно повернуть назад, но большая часть моего охваченного блаженным дурманом мозга уверенно заявляла, что по этому пути повела меня интуиция, а раз так, я должен следовать ее голосу и ничего не бояться. Почва под ногами становилась все более зыбкой, и каждый шаг сопровождался забавным хлюпаньем, ненадежную тропу освещали лишь слабые отсветы звезд, пробивавшиеся сквозь облака. Но моя интуиция по-прежнему влекла меня в глубь зарослей. Хотя в те минуты мне, как говорится, море было по колено, я отдавал себе отчет, что подвергаюсь смертельному риску. Болото было не слишком подходящим местом для прогулок даже днем, не говоря уже о том, что сейчас стояла глубокая ночь. Тропа могла в любую минуту уйти у меня из-под ног, и меня засосала бы зловонная, кишащая крокодилами жижа.