Галили
Шрифт:
— Я не могу просить этого за тебя.
— Знаю.
— Все, чем я могу тебе помочь, — это сказать Цезарии, что ты хочешь с ней встретиться, и потом передать тебе ее ответ.
— Это больше, чем я мог ожидать, — сказал Галили, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Не думай, что я забыл о своей вине перед тобой. Забыл о том, что и у тебя мне следует просить прощения. Твоя прекрасная Чийодзё...
Я вскинул руки, останавливая его.
— Будет лучше,
— Прости.
— В любом случае, тебе не за что просить прощения, — сказал я. — Мы оба виноваты. И, поверь мне, я совершил не меньше ошибок, чем ты.
— Я в этом не уверен, — пробормотал Галили, и в словах его мне вновь послышалась печаль, которую я различил в самые первые минуты нашей встречи. Он себя ненавидел. Бог свидетель, как он себя ненавидел!
— О чем ты думаешь? — неожиданно спросил Галили.
Вопрос застал меня врасплох.
— Так, — пробормотал я. — О всяких пустяках.
— Ты думал о том, что я смешон.
— Что?
— Ты прекрасно слышал, что я сказал. Ты думал, что я смешон. Воображал, как я шатаюсь по миру черт знает сколько лет и трахаюсь со всеми подряд. Что еще? Ах да, что я так и не повзрослел, что у меня нет сердца и что я тупица. — Он уперся в меня своими источающими холодное сверкание глазами. — Что же ты молчишь? Я все сказал за тебя. Тебе осталось лишь признать мою правоту.
— Хорошо, кое-что ты угадал. Я действительно считал тебя равнодушным. Я даже собирался написать, что ты был бессердечным...
— Написать? — перебил он. — Где?
— В книге.
— В какой книге?
— Я пишу книгу, — сообщил я, почувствовав прилив гордости.
— Книгу обо мне?
— Обо всех нас, — уточнил я. — О тебе, обо мне, о Мариетте, о Забрине и Люмене...
— И о матери с отцом?
— Конечно.
— А они знают, что ты о них пишешь? — Я молча кивнул. — Ты собираешься рассказать всю правду?
— Моя книга — это не роман, так что вымыслу там не место, — сказал я. — И по мере своих скромных возможностей я буду придерживаться истины.
Галили замолчал, размышляя над услышанным. Моя новость его здорово обеспокоила. Вероятно, он опасался, что я сниму покров с некоторых его тайн или уже сделал это.
— Предугадывая твой следующий вопрос, сразу сообщаю, что моя книга посвящена не только нашей семье, — сказал я.
Судя по выражению лица Галили, я угадал причину его беспокойства.
— Так вот почему я оказался здесь.
— Возможно, — кивнул я. — Я много думал о тебе, и мои мысли...
— Как она называется? — резко перебил Галили. Я устремил на него недоумевающий
— О... я уже перебрал великое множество названий, — тоном завзятого литератора изрек я. — Но пока что ни на одном не остановился.
— Мне ведь известны многие подробности, которые пригодились бы тебе.
— Я в этом не сомневаюсь.
— И без этих подробностей тебе никак не обойтись. Иначе твоя книга не будет правдивой.
— Без каких подробностей? Например?
— А что я с этого буду иметь? — лукаво улыбнулся он. В первый раз за всю нашу беседу он напомнил мне прежнего Галили, самовлюбленное создание, чья уверенность в собственном обаянии была воистину безграничной.
— Я собираюсь поговорить про тебя с мамой, забыл?
— И ты думаешь этой небольшой услугой отплатить мне за все бесценные сведения, которыми я располагаю? — ухмыльнулся он. — Нет уж, братец. Моя помощь стоит большего.
— Чего же ты хочешь?
— Обещай мне, что сделаешь то, о чем я попрошу.
— А о чем ты попросишь?
— Просто обещай, и все.
— Как я могу давать обещания вслепую?
Галили равнодушно пожал плечами.
— Что ж, не буду тебя неволить. Не хочешь, как хочешь. Но, повторяю, если ты не узнаешь того, что знаю я, твоя книга будет неполной.
— Думаю, настала пора прервать нашу приятную беседу, — заметил я. — Иначе мы опять наговорим друг другу гадостей, а это вряд ли послужит к взаимной пользе.
Галили нахмурился и замолчал.
— Ты прав. Я слишком много себе позволил, — наконец произнес он.
— Я тоже.
— Я так увлекся, что уже не отдавал себе отчета в своих словах.
— Я тоже.
— Нет, нет, ты тут ни при чем. Это я виноват. За эти годы я совершенно отвык общаться с людьми. Слишком много времени провожу в одиночестве. И конечно, это сказывается на моем характере. Я не пытаюсь оправдаться, но... — Оборвав себя на полуслове, он сменил тему. — Слушай, может, мы с тобой договоримся встретиться еще раз?
— С удовольствием.
— Давай завтра, примерно в это же время. Ты успеешь поговорить с мамой?
— Постараюсь. Но обещать не могу.
— Спасибо, — едва слышно произнес Галили. — Ты знаешь, я много думал о ней. А в последнее время думаю о ней постоянно. О ней и о доме.
— Неужели за все это время ты ни разу не заходил в дом?
— Каким образом?
— Ну, ты ведь мог проникнуть туда незаметно, так чтобы никто не узнал.
— Она бы узнала, — возразил Галили.