Галльские ведьмы
Шрифт:
— Наступай, — сказал Грациллоний. «Давай же!» — мысленно кричал он. — Ты можешь победить. Ты можешь стать новым королем Иса, — он подивился собственной лжи.
— Отпустите меня, — взмолился Орнак. — Я не хотел ничего дурного. Я никому никогда не причинил вреда. Отпустите меня, и боги вас возблагодарят.
«Только не боги Иса, — подумал Грациллоний. На мгновение он смешался: — Ведь в глубине души я их не почитаю. Почему я должен это делать?»
Железный ответ: «Потому что, если я открыто пойду против их воли, то уничтожу сам себя, свое царствование, все,
Орнак взвыл и бросился бежать. «Он меня перехитрил!» — подумал Грациллоний и ринулся за ним. Его противник развернулся, поднял меч и принялся яростно им размахивать. Его слабый удар Грациллоний отразил щитом. Прямо перед ним оказалась тонкая шея его противника. Он ударил.
Орнак умер не сразу. Истекая кровью, он с криком упал на землю. Когда Грациллоний наклонился, чтобы из жалости добить его, он отмахнулся.
Грациллония стало рвать.
Когда приступ тошноты закончился, Орнак затих.
Грациллоний стоял под дождем, снова и снова вонзая в землю клинок, чтобы смыть с него кровь. Перед ним возник образ Авсония, который сказал ему: «То, что ты рассказал, заставило меня задуматься: почему Ис не может стать центром мировой цивилизации?».
«Я не убийца! — крикнул он в пустоту и холод. — Я солдат. Боги, отнявшие у мира Дахилис, пошлите мне честных врагов. Если вы надо мной смеетесь, то почему я должен проливать за вас кровь? Таранис, Лер, Белисама, берегитесь. Я взываю к Митре, чтобы настал ваш последний день, к Митре, властелину света».
Глава шестая
I
С юга надвигалась весна; она вдохнула жизнь в голые сучья, и у них распустились листья, по всей Арморике выросла свежая трава, распустились нежные цветы. Солнечные лучи и облака словно преследовали друг друга — ливни сменялись радугой, стоило стихнуть ветру, как в голубом небе появлялись огромные паутины облаков. На лугах, удивляясь этому великолепию, паслись ягнята, телята, жеребята. Женщины снова открыли окна и скребли накопившуюся за зиму грязь; фермеры пахали на быках землю, моряки расправляли паруса.
День пришел и в дом королевы Виндилис. Приехала Фенналис, она с ней поздоровалась и проводила ее в комнату. На столе уже стояли напитки — только вино, лежали хлеб, сыр и, разумеется, устрицы в открытых раковинах.
Закрыв дверь, женщины поклонились статуэтке Белисамы в образе дикой охотницы, стоявшей в нише.
— Садись, — сказала Виндилис. — Располагайся. Как живешь?
— Из-за вечно меняющей погоды меня совсем замучил ревматизм, но в это время года люди так часто болеют, что о себе подумать уже не остается времени.
Фенналис была известной целительницей, второй после Иннилис. Ей не хватало такта, каким обладала последняя, но она была добра и имела богатый опыт. Она опустилась на кушетку, откусила хлеб, хлебнула вина и хихикнула:
— Я знаю, ты станешь требовать от меня вежливых вопросов.
Но стоило ей взглянуть на собеседницу, ее веселье тотчас улетучилось. Виндилис, как всегда, была одета просто, как и полагалось людям ее ранга: сегодня на ней было шерстяное платье жемчужного цвета с голубой отделкой и массивная гранатовая брошь на груди. Волосы гладко зачесаны назад, черные, как вороново крыло, косы оживляли вплетенные в них белые ленты. В зеленоватом свете окна ее глаза казались огромными.
— Спасибо, что пришла, — сказала она, ничуть не смягчив голос. — Надеюсь, ты понимаешь, что дело очень важное.
На курносом лице Фенналис появилось озадаченное выражение. Она пригладила выбившиеся из-под гребня седые волосы.
— Почему ты обратилась ко мне? Ты же знаешь, я не особо умна и не слишком сильна. Если я смогу тебе помочь, то, конечно, постараюсь.
— Я беременна, — сказала Виндилис. Фенналис привстала и залпом осушила вино.
— Что? Это же чудесно.
— Скоро посмотрим. Вчера Иннилис осмотрела меня и убедилась, что симптомы верны. Ребенок родится накануне зимнего солнцестояния.
Фенналис немного подумала и тихо спросила:
— И что тебя тревожит? Если захочешь, ты можешь избавиться от него с помощью Цветка. Ты немолода, но вынослива, как рысь. Бояться нечего.
Виндилис расхохоталась.
— Скажи, а кузнец, выковывая меч, не боится им пораниться? Нет, его тревожит лишь то, чтобы он не сломался в руках владельца.
— Так чего же ты хочешь? — не совсем уверенно спросила Фенналис.
Виндилис зашагала по комнате, шурша юбками. Потом пристально посмотрела на Фенналис и проговорила:
— Я доверяю тебе, потому что ты единственная, кому я верю. Ты не слаба, Фенналис, и далеко не глупа. Ты родила шесть детей от трех разных королей, и все они до сих пор живы. От Колконора ты могла уйти — он тебя не очень хотел, — но вместо этого ты снова и снова встречалась с ним, сносила его побои, и тебя не заботило, что он жесток к Дахилис и твоим собственным дочерям. В конце концов, не ты первая, не ты последняя, кто осмелился обратиться к нам, чтобы наказать его. С тех пор…
Фенналис всплеснула руками:
— Я не питаю зла к королю Граллону. — Виндилис снова рассмеялась.
— Не будем о сокровенном. Ты не скрывала своей неприязни к нему, когда он по-настоящему не взял тебя в жены, да и на Совете ты не раз возражала на его предложения.
Фенналис вздохнула:
— Это все в прошлом. Он искренен в своей вере, и меня это не оскорбляет. Мысли, некогда всколыхнувшиеся во мне, давно улетучились. Я всем довольна.
— Ты? — Виндилис подошла к ней. — Остальные — более или менее — довольны. Сама подумай. Бодилис — его любимица, его… его друг. У Ланарвилис бывают с ним разногласия, но уже не очень часто. Для нее он — олицетворение Рима, римской добродетели и римского мира, который, по ее мнению, существует. У Квинипилис, разумеется, есть сомнения, но ей нравится его общество, и к тому же она слишком стара и скучна в разговоре. Малдунилис нужны его фаллос и ласка. Гвилвилис — его любимая племенная кобыла. Форсквилис. Кто может с уверенностью сказать, что думает Форсквилис? Я бы не стала с ней откровенничать. Остаешься ты.