Галобионты
Шрифт:
Смутная тревога, возникшая у Дзержинца во время посещения Базы, не только не ослабела, но, напротив, усиливалась по мере его приближения к Москве. В дороге полковник обдумывал нюансы поведения Степанова и многое все больше казалось ему подозрительным. По приезде в Москву Дзержинец всерьез подумывал о том, чтобы провести психиатрическую экспертизу на предмет вменяемости Антона Николаевича. Страстные разглагольствования профессора о том, что он достигнет уровня божества, не оставляли сомнений, что Степанов разделяет судьбу всех гениев, его амбиции простираются все дальше, соответственно, возрастает сознание собственного величия и презрение к роду человеческому. Полковника немного позабавило, но и уязвило, что ученый приравнивает его, своего спасителя и безраздельного властителя своей судьбы к обывателям с ограниченным сознанием. Это не могло не навести на мысль, что со Степановым происходит нечто нехорошее, его сознание меняется не в лучшую сторону и неизвестно, к чему это может привести в дальнейшем. Покуда Дзержинец крепко держал Антона Николаевича в руках. У него имелось несколько стопроцентно надежных методов воздействия на ученого. Здесь было и устрашение, и подыгрывание его ученым чудачествам, и обеспечение Степанову возможности совершать исследования. Но все это годилось лишь для человека с нормальной психикой.
Кроме того, у полковника родилось стойкое ощущение, что Степанов чем-то сильно встревожен. Это было связано с пятой серией. Дзержинец решил, что нужно как следует растрясти Тихомирова – ассистента Степанова. Антон Николаевич наверняка был в курсе происходящего, возможно, именно поэтому не захотел, чтобы полковник встречался с Тихомировым.
И к чему был весь этот бред об аурах и телепатии? Не всерьез же он намеревался создать существ, обладающих паранормальными возможностями? Безусловно, Степанов – гениальный ученый, это Дзержинец понял с самого начала. Но последние его выкладки нельзя было воспринять иначе, чем бред сумасшедшего. Если бы не фанатичная убежденность ученого в своем успехе, не энтузиазм, горящий в его глазах, можно было бы подумать, что Степанов попросту лжет, чтобы отвлечь его, полковника, от мыслей по поводу пятой серии.
Еще Дзержинца беспокоило нежелание Антона Николаевича говорить о посланных. Это тоже представлялось более чем странным. У полковника кошки скребли на душе. Создавалось такое впечатление, что Степанов затеял, или пытается затеять какую-то собственную игру. В общем-то, для этого не было серьезных оснований, однако интуиции своей полковник доверял безоговорочно.
Вдруг он поймал себя на одной мысли, показавшейся ему и забавной, и неприятной одновременно. Вот он сам, на протяжении почти всей своей сознательной жизни, верит в шестое чувство. А ведь оно тоже относится к разряду сверхъестественных, никак не объясняемых современной наукой. Парадокс! Так может быть, Степанов не так уж и болен, возможно, он всерьез намеревается разрушить общепринятые рамки, и вдруг у него это получится?
Но, как бы то ни было, Дзержинец решил усилить контроль за деятельностью ученого, понимая, что сейчас это ему необходимо, как никогда.
Молодой, но подающий большие надежды журналист газеты „Зерцало“, Евгений Орешников, как всегда запаздывал. Главный редактор три или четыре раза справлялся о нем у секретарши, но постоянно получал неизменный ответ: Орешникова нет ни на работе, ни дома. По крайней мере, домашний телефон Евгения не отвечал с самого утра.
– Как только объявится, немедленно пошлите его ко мне, – приказал главный редактор.
Сидя за своим обшарпанным столом в крошечной каморке, служившей ему кабинетом, он уже второй день подряд проклинал тот злополучный час, когда согласился напечатать статью Орешникова. Казалось бы, их газета никогда не претендовавшая на звание самой авторитетной или правдивой, не должна терпеть таких нападок. А вот на тебе! Его третируют не какие-нибудь простые граждане, а серьезные люди из органов. Это попахивало не только закрытием газеты, но и другими, гораздо более серьезными последствиями. И где только этот Орешников откопал информацию о дельфинах, взорвавших ту чертову подлодку! Главный редактор вынужден был признаться себе, что в тот черный для него день данный вопрос не особенно его интересовал. Статейка получилась забавной и актуальной. А что еще требуется для издания тиражом в десять тысяч экземпляров, распространяемого с уличных лотков и в подземных переходах по той простой причине, что мало-мальски солидные пункты продаж периодической печати отказывались иметь с ними дело?
Когда выяснилось, что Орешников не явился и после обеда, главный редактор отдал секретарше распоряжение подготовить приказ о его увольнении по тридцать шестой статье за прогулы. Однако Евгению Орешникову было уже все равно: он лежал в в палате интенсивной терапии в коматозном состоянии после наезда автомобиля. По крайней мере такое заключение сделал инспектор ГБДД, обнаруживший среди ночи бездыханное тело на московской кольцевой автодороге. Автомобиль обнаружен не был.
Секретчик узнал о происшедшем с журналистом Орешниковым на следующий день.
– Когда с ним можно будет поговорить? – спросил генерал у своего референта.
– Врачи говорят, состояние очень тяжелое, но стабильное. Но никто не решается прогнозировать, чем все закончится.
– Уже нашли тех, кто это сделал?
– К сожалению, нет, – ответил референт, – сработано чисто и я бы сказал, профессионально.
– Так я и думал, – произнес Секретчик.
Не было сомнений, что это работа людей из Безопасности. В принципе, Секретчик предполагал, что такой поворот событий очень вероятен. Однако, не думал, что все произойдет столь стремительно. Орешников, написавший эту дрянненькую статейку по его заказу за более чем скромное вознаграждение, сыграл роль козла отпущения. Дзержинец получил необходимую ему информацию: доказательство того, что визит Президента в дельфинарий состоялся с подачи Секретчика.
Он не был ни удивлен, не рассержен этим фактом. Скорее, даже удовлетворен: все продвигалось именно так, как он планировал. Впрочем, он ни минуты в этом и не сомневался. Секретчику никогда не составляло труда предугадывать действия своего соперника. Для этого ему было достаточно поставить себя на место Дзержинца. Иметь дело с человеком, равным тебе и по опытности, и по уму, и по хитрости – своего рода удовольствие. Недаром маститые шахматисты предпочитают более сильных соперников – только в этом случае игра доставит наибольшее наслаждение. Но здесь, как в любом другом факте присутствовала так называемая обратная сторона медали.
Ставкой в игре между Секретчиком и Дзержинцем были благополучие и жизни многих людей, а в конечном итоге и государственная политика.
Ситуацию осложняло то, что Президент был на стороне Безопасности. Это не удивительно, если принять во внимание, что он фактически является если не ставленником, то по меньшей мере выходцем этого сильнейшего органа, не утратившего авторитета и влияния и в последние годы.
Он раздумывал над тем, не пора ли устроить очную встречу с Дзержинцем и побеседовать с ним начистоту, но что-то удерживало его от этого шага. Видимо, еще ни пришло время. Секретчик испытывал азарт, как охотник, напавший на след крупного редкого зверя. То, что Безопасность так оперативно реагировала на действия военной разведки, доказывало серьезность ситуации. Очень хотелось бы выяснить, как далеко зашел Дзержинец в своей игре. Безусловно, это должна была быть очень большая игра, с высокими ставками. Стало быть, и ему, Удачливому Умнику, понадобятся теперь и удача, и ум.
Через неделю после возвращения в Москву Дзержинец явился к своему начальнику. Входя в кабинет, он вдруг почувствовал себя ягненком, которому предстоит стать жертвой заклания.
Шум, поднятый военной разведкой, наконец достиг ушей начальника. Рано или поздно это должно было произойти. Дзержинец знал это и внутренне был готов к такому обороту событий, но трепет не отпускал его, точно так же, как и двадцать лет назад, когда размеры звездочек на его погонах были значительно меньше.