Галоп
Шрифт:
Взгляд его остановился на самом большом сооружении базы – конюшне. Только новички думают, что там можно спрятаться. На самом деле этот огромный сарай просто большая ловушка, сооруженный с таким расчетом, чтобы скотина не могла оттуда бежать. Однако лихорадочно ищущий мозг Рэма нашел там слабинку, настолько очевидную, что даже странно, почему ее до сих пор не заметили и, главное, не использовали. Костик, дурачок, который там днюет и ночует. Никто и никогда не видел его не то что пьяным – выпимши. Да и кому придет в голову наливать слабоумному, которому, по общему мнению, и так всегда хорошо. Что-то вроде вечного и непроходящего кайфа. Полстакана консервы как дубина свалит непривычный
Стараясь не суетиться, он, сдерживая себя, ровным шагом двинулся к конюшне. Костика он увидел еще с полдороги. Тот на тележке вывозил из ворот навоз, что-то без слов напевая себе под нос. Рэм да и, вроде бы, никто другой не слышал, что Костик способен на воспроизведение пусть самой простой мелодии.
Широко улыбаясь – с глухими и дураками, от которых не знаешь, чего ждать, нужно держаться преувеличенно дружелюбно, – Рэм подошел к вываливающему в кучу навоз из своей тележки и хлопнул его по плечу, выбрав то, которое почище.
– Здорово, дружище! Работаешь?
Костик, застигнутый врасплох и испугавшийся, резко обернулся. Видать, надо было начинать как-то иначе, потому что лицо дебила исказила отнюдь не дружеская гримаса. Рэм испуганно отшатнулся; получать по морде он не любил, а у Костика только с мозгами не все в порядке, по части физической силы претензий к нему быть не могло.
– Ну ты чего, чего? – заспешил словами Рэм, с трудом удерживая улыбку. – Мы же с тобой друзья. Я к тебе как к другу и пришел. Все работаешь, спрашиваю?
– Мне приказано. Я выполняю приказы.
– Вот это правильно! Ты молодец. Но нельзя же без отдыха. Устав гласит, что военнослужащий имеет право на отдых. Давай отдохнем немного. Посидим как друзья. Ведь мы с тобой друзья, да?
– Друзья…
– Ну а я что говорю! Давай, бери тележку и пойдем туда, внутрь. Солдаты должны отдыхать, а такие как мы с тобой – тем более. Я тут гостинец принес, так что угостимся.
Забалтывая дурачка, Рэм увлек его внутрь конюшни. Коммуникатор он предусмотрительно оставил в своем блоке, но на территории базы это не считалось серьезным нарушением, скорее, рассматривалось как осуществление права на неприкосновенность личной жизни.
Устроились они в закутке, который можно считать личными апартаментами Костика. К удивлению Рэма он увидел здесь неплохой музыкальный центр, может, и не самый дорогой, но и не дешевка. Все остальное – и топчан (почему-то из досок), и груды инвентаря, распиханного по углам, и прочий хлам – не производили впечатления. Точнее, как раз наоборот. Все тут разительно отличалось от казарменного порядка, царящего в жилых блоках базы, за чем со всей страстью кондового старшины следил майор Тауберг.
Проявив предусмотрительность, Рэм сначала дал выпить дурачку. Он помнил непонятные намеки Доди и не хотел сплоховать. Но ни по запаху, ни по реакции Костика эта консерва ничем не отличалась от другой, той, которую Рэму доводилось пить.
Свою ошибку он понял, когда одним махом влил в себя полстакана отдающей в красноту и резиной жидкости.
Хрен его знает, что там мудрит с градусами техник, но этот продукт оказался посильнее обычного виски. Уже через полминуты Рэм почувствовал мягкий хмельной толчок в голову, позволивший расслабиться.
Дурачок что-то болтал, жестикулируя, но у Рэма словно выключатель сработал: он напрочь не воспринимал слабоумного. Минут через десять, когда уже стало хорошо, он послал дурачка за водой, а сам, пока тот ходил, махнул уже полный стакан. Теперь ему Костик даже нравился. Дурак, конечно, но это даже хорошо, умные совсем достали, никакого проходу от них нет. Каждый так и норовит обмануть, свинью какую-нибудь подложить, а этот – простота, душа нараспашку. Они о чем-то болтали, причем Рэм уже начал изливать душу. Оказалось, что в разбавленном виде консерва пьется еще лучше. И даже ее красноватый, смущающий Рэма цвет, становится не таким заметным.
Рэма повело, и повело основательно. Он это еще понимал, но что теперь сделаешь? Процесс не просто пошел – полетел. У него даже мелькнула мысль сбегать к Доди за добавкой. Но это потом, если не хватит. А пока – смотреть лошадей! И они только что не в обнимку вывались из коморки, при этом Рэм не забыл прихватить с собой бутылку, в которой еще было.
Тренер этот паскуда, прокатил его. Надо пойти и набить ему харю. Что б до крови, до соплей по колено. И зубы что б сплевывал, стоя на коленях. Эту коленопреклоненную позицию представлять было особенно приятно. В это время ботинком ему по роже хрясь! Он видел такое. Это была знаменитая драка в казармах Холховского полка. Трое убитых, семьдесят с чем-то серьезно ранены, ушибов и синяков не счесть. Собственно, лично Рэм на том побоище не присутствовал. Но, как и многие, видел кадры любительских съемок, сделанные участниками драки. Из них смонтировали такой пропагандистский фильм на тему соблюдения дисциплины со всякими розовыми соплями, но настоящее впечатление получалось, когда показывали эти сцены. Главное, никакой подделки, ни грима, ни каскадеров, ничего такого. Все натурально. Хрясь! В рожу! По яйцам! Прыгнуть на грудь лежачего! Вот так надо, так! Ножкой табуретки по уху – кровь летит плевками! Каблуком в хребет – хрясь! Не щадя. Достать убегающего тумбочкой. Пряжкой ремня с размаху по глазам. Расстраивало только, когда камера дергалась или падала, но умные режиссеры пропагандистского фильма такие проколы свели к минимуму, дабы не портить картинку ради лишней и, в общем, морали. Все и без того ясно – хрясь! Вот такая правда. А почему так? Потому что правда всегда такая!
Нет, с Чемпионом он драться не пойдет. Ну, не сегодня. Там у него Винер торчит. Хоть и соплей его перешибешь, но против двоих… Нет, он не дурак! Хоть и выпил, но свое на уме держит. Рэма не проведешь. И он ничего не прощает. Ни одной обиды. Он их все, все до последней, до единой помнит. С самого детства. И что б кого-то простил? Нате! Заместо прощалки у него совсем другое выросло.
Они шли по коридору меж решеток, за которыми стояли огромные лошади. Одна прижалась к прутьям огромным задом и, елозя, чесалась. И Рэма вдруг осенило.
Костик, вконец окосевший, что-то болтал, прыгая с одной темы на другую, то про лошадей своих, то про какие-то камеры, то почему-то гоночные машины, если только Рэм правильно понял, и вообще ему никто не был сейчас нужен. Сам болтает, сам слушает, сам себе улыбается, руками размахивает, смеется. Вечный кайф!
Развернувшись, Рэм рванул назад, в коморку. Там, под топчаном, он заметил стандартный ящик с красным крестом на торце. Ветеренария, понятно.
Рывком вытащив ящик, откинул замки и поднял крышку. И почти сразу нашел то, что нужно. В аккуратных пластиковых пеналах лежали огромные шприцы. Лошадиные. Или слоновьи.
Тебе бы, Чемпион, такой вколоть. Да нет, тебе что. Рэм отхлебнул прямо из горлышка. Горло неожиданно обожгло. Ладно, это даже хорошо. Теперь хорошо. Потому что так надо. Выхватив три разные ампулы – что там? зачем? – из каждой по очереди набрал в пять шприцев, смешивая. Потом, с сожалением посмотрев на бутылку, в которой осталось совсем ничего, всосал в шприцы и из нее. Как ни жаль, а пить и впрямь хватит, завтра и так не встанет. Какая-то уж очень забористая консерва на этот раз. Надо будет у Доди спросить. Чего-то он мухлюет, химик недоделанный.