Галоп
Шрифт:
Только на кой дьявол такой колодец посреди леса?!
И веревка толстая, скорее даже канат.
– Это что? – неожиданно громко, так, что даже чуть испугался, спросил он.
«Не кричи тут. Выйдем».
Лучшего предложения за последнее время Макс не слышал, потому воспользовался им немедленно и даже поспешно. Место это выглядело настолько мрачно и даже опасно, что покинуть его, сбежать, не казалось позорным. Уж лучше в лес, чем тут, где в сырости и каменных щелях может быть все, что угодно, от противных мокриц до смертельно опасных змей. Впрочем, дыра, уходящая вглубь,
Выскочив наружу первым, ощутил обвалившееся на него тепло и, главное, свет. Нет, он никогда не был сторонником всякой мистики, никогда не стремился лазить по подвалам и катакомбах, да и, честно говоря, не было их в его детстве. Его стихии простор и скорость, а не это вот, не склепы. Он вообще не любил маленьких помещений, делая исключения только в конюшнях, где теснота компенсировалась родными запахами, напоминающими о просторах.
Он, не снижая скорости, пошел к раненому солдату, лежащему на земле с закрытыми глазами. Спит? Макс с испугу так много накачал ему всяких лекарств, что тот мог и отравиться ими.
– Ты как? – спросил он, опускаясь рядом с ним на колени, с удовольствием чувствуя при этом ладонью тепло, исходящее от земли, и запах травы.
– Терпимо пока, – сказал раненый, открывая глаза. – Куда они нас тащат? Может, на базу?
– Может быть, – легко соврал Макс. – Только не сейчас. Позже. Болит?
– Да не особо. Так, тянет. Кайфу ты мне натолкал нормально. Слушай, а может они того?
– Что?
– Ну, на выкуп какой согласятся или как. Пообещать им чего-нибудь. Я не знаю.
– Посмотрим. Тебе нельзя сейчас много говорить. Я попробую.
Странно, но мысль о выкупе или другого вида сделке отчего не приходила Максу в голову.
– Ты, я чую, уже с ними базаришь, а?
– Пытаюсь, – уклонился от честного ответа Макс.
Это «базаришь» его резануло. Навидался он таких, крутых и косящих под них. Истеричных и зачастую глупых, а уж жадных – всегда. Еще когда он только становился жокером, его предупредил хозяин конюшни, что, если только заметит контакт с подобной публикой, то сразу оправит за ворота. Позже он не раз имел возможность убедиться в справедливости такого рода предупреждения. К счастью, на чужих примерах. Поэтому он не стал откровенничать. Успеется.
Хотел уже подняться с травы, но раненый задержал, схватив за рукав.
– Слышь, Чемпион, а они нас не того, а? В смысле, не сожрут?
– С чего ты взял?
– Ну так говорили же. Булыгу-то они вроде – ам сделали.
– Не слыхал, – ответил Макс и поспешил подняться.
Однако, приблатненный Густав или нет, а держаться им все равно нужно вместе. Оглянувшись, он заметил, что массипо на полянке стало меньше, и как раз один из них в этот самый момент продирался сквозь кусты, уходя прочь, при этом складывалось такое впечатление, что аборигенам на это наплевать. Они занимались своими делами и совсем не обращали внимания на животных.
Найдя взглядом говоруна, подошел к нему.
– Массипо уходят.
«Они нам больше не нужны», – последовал ответ.
– Мы что, здесь останемся?
«Да нет, уйдем к себе».
– Куда?
«Увидишь».
– Это что, недалеко?
«Наоборот, очень далеко».
– Тогда я не понимаю.
«Потерпи».
Ясности эти ответы не прибавили. Какой смысл отпускать массипо, если им еще далеко добираться? Или это в иносказательном смысле? Может, эта дыра, из которой несет сыростью, у них что-то вроде жертвенного алтаря, куда сбрасывают обреченных, как это проделывали индейцы Южной Америки до открытия ее Колумбом? Но все равно, зачем отпускать животных? Или аборигены тоже собираются в колодец? Только не похожи они на самоубийц. Вон женщины и еду раскладывают. Последний пир? Как это? Тризна? Поминки по самим себе?
«Пойдем, поедим перед дорогой», – прозвучало предложение говоруна, сопровожденное красноречивым приглашающим жестом.
Макс согласно кивнул и двинулся следом, уже издали изучая «стол». Какие-то плоды, серые бесформенные катыши неизвестно чего, куски, даже, точнее, порезанные мясные ленты. Аппетитным все это назвать можно было с трудом, скорее, лишь из вежливости. Кое-кто из аборигенов тоже потянулся к еде, тогда как другие не то игнорировали, не то ждали своей очереди, занимаясь своими делами. Так двое рубили тесаками молодые кусты и бросали срубленное поверх других, нетронутых. Наверное, так они не давали зарасти поляне, одновременно делая проход к ней менее проходимым.
Вдруг, вспомнив, Макс остановился, не дойдя до «стола» пары шагов.
– А как же он? – спросил, имея в виду раненого.
«Можешь отнести ему, если хочешь».
Интересная постановка вопроса.
Взяв с тряпки какой-то плод и кусок жесткого на ощупь мяса, понес все это Георгу, следившему за его передвижениями. Наверное, его выглядящие со стороны безответными вопросы и реплики представляются тому диковато. Надо бы объяснить, но не сейчас, потом, решил Макс.
– На, пожуй.
– А чего это такое?
– Еда. Тебе сейчас нужно восстанавливать силы, так что ешь.
– Что-то неохота мне это жрать. Дрянь какая-то. Еще отравят.
– Вряд ли. Разве что поначалу пронесет пару раз. Так что давай, привыкай.
– Ты чего сказать этим хочешь? Что значит привыкать?
Парень начинал действовать на нервы. Правда тупой или так, характер показывает?
– А ты что думаешь, тебя на базу везут? Или к теще в гости? – раздражаясь, спросил Макс, сам того не зная, что использовал один из любимых оборотов Кинга. – Ну?
– Ладно, давай.
Через минуту Макс, глядя, как энергично работает челюстями раненый, убедился, что угощение съедобно. Хотя, понятное дело, от кишечных расстройств это не гарантировало. Но, похоже, что привыкать стоит и ему. Так что рискнуть здоровьем придется.
Говорун, сидевший на корточках и откусывающий от бесформенного нечто, жестом показал ему на место возле себя, не став утруждать себя вторжением в мозг пленника.
В сущности, есть не очень-то и хотелось, но Макс решил не отказываться; кто знает, когда ему снова предложат. Ведь пленный почти тот же раб и так же зависит от хозяев, особенно на первых порах. Да и рассмотреть аборигенов поближе, лицом к лицу, тоже было небезинтересно.