Галоп
Шрифт:
То, что он увидел в воде, разом остудило его энтузиазм, не говоря уж о том, что и температура самой воды очень этому способствовала. В потоке на самом дне копошились те самые слизни, паря в воде, как листья переваренной капусты в кипятке. В ярком луче фонаря это было очень хорошо видно. Блестящие и даже на вид скользкие, они копошились у дна, наплывая друг на друга и стекая. Крохотные, чуть больше ладони, и большущие, они варились в этом супе, но даже в родной стихии они не выглядели грациозными, как то бывает с медузами, в море распускающимися прекрасными
«Этот, – высветил говорун одну особь. – Брать крепко, две руки. Поднимать вверх, над водой. Несем туда, – луч фонаря метнулся к запруде, – Перебрасываем. Как я скажу – делать всем».
– Понятно, – пробормотал Макс сквозь зубы. Ему предстояло не самое приятное занятие в его жизни. Хотя, если напрячь память, можно вспомнить, как ему пришлось голой рукой доставать из заднего прохода жеребенка массипо застрявший там полупереваренный кусок дерева, уже начавший загнивать. Ветеринар на это не решился.
Он приготовился, заняв указанное ему место.
«Сейчас…»
Говорун кончик ножа зубами. А он ничего, быстро схватывает.
«Да!».
Они разом сунули руки в воду. С непривычки и из-за преломления света в воде Макс промахнулся, ткнувшись пальцами в податливую плоть, и та стала резко уходить в сторону, упруго колыхнув телом. Пришлось сделать поспешный шаг за ней, наступив на что-то скользкое – представлять что это такое противно – и все же ухватился за край, скрюченными пальцами впиваясь в мягкое так, что пальцы почти сомкнулись.
«Вверх!»
И он потянул это, боясь порвать – до того студень казался хлипким, ненадежным и непрочным. И едва не выпустил, потому что аборигены не тянули, а рванули создание из воды, осыпая себя и окружающих холодными брызгами.
Каким-то чудом Максу удалось перестроиться и он чуть ли не в конечной фазе попал в рывок, выдергивая водяного слизня на воздух.
«Бросай!» – позвучало почти сразу.
И он бросил, как и было сказано. Только в этот момент что-то произошло.
Всецело поглощенный этим занятием, Макс не обратил внимания на шум, донесшийся со стороны грота, но говорун, слушающий не только ушами, да и дамочка тоже, отреагировали раньше и потому не бросили через камни, как задумывалось, а чуть ли не уронили. Да, по сути, и уронили, и, если б не Макс, слизень просто шлепнулся бы обратно, и только приданное им ускорение выкинуло студенистое тело на камни, но аборигены этого, надо думать, уже не видели – они мчались к гроту, громко шлепая по воде.
Растерявшись, Макс секунды две стоял, не зная, что ему делать. Ясно, что там что-то произошло. Черт с ним с плотом, еще одного поймаем, утешал он себя уже на бегу. Только далеко не убежал, потому что:
«Спасай плот!».
Затормозив было, Макс махнул рукой. Какого черта! И снова побежал.
Георг теперь не просто лежал – он валялся с покрасневшей скулой, из ссадины на которой сочилась кровь. Женщина, оставшаяся его охранять, стояла поодаль в настороженной позе и не сводила с него глаз, хотя, очевидно, она уже сделала все, что могла.
Прибывший после всех Макс тем не менее понял, что произошло. Судя по развороченному тюку, Георг воспользовался ситуацией и решил завладеть оружием. А бабонька засекла его за этим делом и от всей души его отоварила. Что ж, ее понять можно. Как и говоруна, который тянул руку к своему тесаку.
– Нет! – заорал Макс, бросаясь к раненому. – Не трогай его.
«Он хочет погубить нас».
Показалось Максу или нет, но в этих словах он угадал нотку неуверенности. Злость и страх – само собой. Но и неуверенность присутствовала.
– Ему нужны были лекарства!
И демонстративно поддал мыском ботинка ствол автомата, торчащий из самодельной упаковки. Мол, эта гадость никого, и меня в том числе, не интересует и интересовать не может.
Если он не ошибся, то телепатический контакт аборигены с Георгом наладить не могли, так что трактовать его намерения можно как угодно. Начиная помешательством и заканчивая раздачей ценных подарков местному населению. Чужая душа потемки.
«Он брал оружие».
– Не говори ерунды! На кой черт оно ему сдалось? Только чтобы застрелиться, наверное. Сейчас я его сам спрошу.
Подняв было руку, чтобы похлопать по щекам раненого, Макс остановился. Хлопать по свежей ссадине как-то не по-людски. Пришлось отойти к потоку, набрать пригоршню воды и, пролив по пути не меньше половины, вылить ее на лицо находящегося без сознания человека. Тот дернулся – ну еще бы! вода-то холоднющая – и открыл глаза.
– Ну что, не мог меня позвать?! – нарочито зло заговорил Макс. – Я бы тебе сам лекарств дал. Тебе же шевелиться нельзя, как ты, дубина, не понимаешь. Ну, где болит, говори.
– Да я понимаю, – слабо запротестовал раненый, явно находящийся в прострации. Видать, аборигенка устроила парню сотрясение мозга.
– Голова кружится? – продолжал строго спрашивать Макс, при этом пытаясь сообразить, насколько зрители понимают разыгрываемую перед ними пьесу. И, подбадривая партнера на Угру, подмигнул. Давай, давай, реагируй, я ж тебе подсказываю.
– Кружится. Все плывет.
– Я так и знал! – патетически воскликнул ведущий исполнитель. – Она ж его чуть не убила! Его надо срочно ко врачу. Что там плот?
Последняя реплика артисту особенно удалась, потому что говорун, резко развернувшись, посветил на камни, на которых растеклось студенистое тело. Про себя Макс был уверен, что эта жидка плесень вообще сдохла. Кого бы другого так швырнуть – ведь дух вон.
«Ты за него отвечаешь», – объявил свое решение говорун на бегу.
– Кретин, – тихонько проговорил Макс, обращаясь к раненому. Теперь ему показалось, что тот элементарно пьян. Ведь хлебнул-то он хорошо. Правда, для здорового мужика доза явно маловата для того, чтобы сильно окосеть, но некоторую бодрость придать может. – Лежи и не дергайся, понял.