Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933)
Шрифт:
Она не была тогда мыслителем, ей было двадцать два года. Она была талантлива и смела жить.
Люди думают, что они съедят жизни много, а только пробуют.
У Рейснер была жадность к жизни. И в жизни она все шире надувала паруса.
Путь у нее был вполветра, вразрез.
Она хорошо описывала Зимний дворец. Умела видеть в нем смешное.
Была у большевиков, когда они казались нам сектой. Тогда Блок горько говорил: большинство человечества – «правые эсеры».
Помню Ларису Михайловну в «Лоскутной»
Было так тесно, что почти стыдно.
Я был во враждебном лагере. Когда я передумал и вернулся, Лариса встретила меня, как лучший товарищ. Со своей северной пасторской манерой и как-то хорошо.
Потом она ушла с флотилией на Волгу.
Она упаковывала жизнь жадно, как будто собиралась, увязав ее всю, уехать на другую планету.
Миноносцы Раскольникова переползли через мели и провели по Волге красную черту.
Здесь, в походах, нашла Лариса Рейснер свою литературную манеру.
Это не женская манера писать. И это не привычная ирония журналиста.
Ирония – дешевый способ быть умным.
Лариса Михайловна дорожила тем, что видела, и принимала жизнь всерьез. Немного тяжеловесно и нерегруженно. Но и жизнь была переполнена тогда, как теплушка.
Рейснер росла медленно и не старела. Не набивала руку. Лучшее, что она написала, было сделано вот сейчас. Прекрасное описание Ульштейна, заводов Юнкерса.
Очень хорошо она понимала Германию.
Это был настоящий корреспондент, который видел не глазами редакции.
Культура ученицы акмеистов и символистов дала Ларисе Рейснер умение видеть вещи.
В русской журналистике ее стиль наиболее ушел от стиля книги.
Это потому, что она была одна из самых культурных.
Вот как недешево был создан этот журналист!
Писать Лариса Михайловна только что начала. Не верила в себя, переучивалась.
Лучшая ее статья – о бароне Штейнгеле («Декабристы», кажется, только сейчас печатается).
Она только что научилась не описывать, не называть, а развертывать предмет.
И вот чужое лицо в знакомом зале Дома печати. Столько раз здесь ее видели!
Из русской журналистики, как зубами, вырвали живой кусок.
Друзья никогда не забудут Ларисы Рейснер.
Зорич
Название этой статьи – ошибка против законов построения фельетонов, так как в статье я действительно собираюсь писать о Зориче.
Чтобы исправить ошибку, начну с Л. Сосновского.
Сейчас несколько его фельетонов вышли отдельной книжкой в «Библиотеке «Огонька».
Сосновский – хороший агроном, а также пишет статьи о музыке и литературе.
Если бы он не был фельетонистом, то все это означало бы, что он работает не по своей специальности.
Но Сосновский работает по своей специальности – фельетониста.
Ломоносов когда-то советовал в одах соединять в одной строке «далековатые идеи», и сейчас это делают в фельетоне.
Понятие фельетона чрезвычайно широко и создавалось исторически, а не явилось результатом анализа. Говорят о «маленьком фельетоне», о «фельетоне-романе». Но, с точки зрения техники писания, главной чертой фельетона нужно признать: 1) связанность его с газетой сегодняшней темой, 2) введение в него еще нескольких умышленно издалека взятых тем.
Это введение новых тем дается или с самого начала неожиданным названием, между которым и первой строкой текста читатель ощущает резкий переход. Такое название обычно разъясняется только в последних строках фельетона, разрешая его. Часто фельетон состоит из двух или трех фактов, рассказываемых параллельно, или же начинается с одного случайного и странного факта, откуда внезапно переходит на тему дня.
У Сосновского есть фельетон: «Не поклонимся иностранцам, а поклонимся земле-матушке».
Написан он во время переговоров с английским правительством относительно займа. Содержание его (основное) – агитация за разведение корнеплодов.
Логического противопоставления займа турненсу нет, так как турнепс можно развести на занятые деньги, но здесь правильно проведен фельетонный принцип, сводящийся к тому, что предмет должен быть подан в неожиданном контексте.
Прием Дорошевича, – короткие, не связанные друг с другом строки, – так привился к фельетону потому, что им достигается в самом стиле тот же фельетонный эффект неожиданного восприятия.
Л. Сосновский основал «Общество хозяйственной разведки». Разведки, а не исследования.
Каждое дело, воспринятое в своем ряду, в своем генезисе, всегда логично. Английское «министерство околичностей», о котором писал Диккенс, несомненно, самое историчное и генетически правильно выросшее учреждение.
Но журналист-фельетонист, считаясь с логикой, не считается с генезисом, он сопоставляет «далековатые вещи» и выхватывает разведкой отдельные факты.
С этой стороны, фельетонисты, не являясь ни учреждением, ни профсоюзом, необходимы. Фельетониста почти всегда можно если не опровергнуть, то отвести словами: «единичный факт», «неизбежная отрыжка гнилого быта».
Но фельетоны обжалованию не подлежат.
Фельетоны советские отличаются от своих досоветских предшественников в общем меньшей дробностью стиля.
В иных сдвиг дан на большом материале.
Все чаще советский фельетонист пользуется фактом, письмом, протоколом.
Лучшие фельетоны Сосновского основаны на этом принципе.
Иногда работа художника выражается в том, что он выбирает одно выражение документа и обращает его в название и в протекающий образ, на фоне которого весь отрывок заново ощущается.