Гамлет шестого акта
Шрифт:
— Опомнитесь, Коркоран!!! Вы… вы не сделаете этого!
Тот кивнул и как эхо повторил:
— Я не сделаю этого. Сестрица совершенно безразлична Моргану, кроме того, от неё непереносимо воняет смесью пота и духами из роз, а я не переношу даже розовую воду, не говоря уже о том, что при звуках её голоса у меня начинается мигрень. Я не сделаю этого, Доран.
Мистер Доран опустился рядом. Он понял, что Гамлет просто «отводил словами душу и упражнялся в ругани как баба, как судомойка…» Патрик вздохнул. Да, надо было дать ему возможность выговориться и очистить себя. Это были «слова, слова, слова…»
— Негодяй назвал меня царицей Вифинской… И это о Раймонде! Полночи я мечтал сделать Кемпбелла женщиной… Что я только над ним не вытворял! Но как растлить дерьмо и не перемазаться в дерьме? Я мечтал пристрелить его как собаку, но как убить и не измарать руки в крови? Как не стать убийцей? Под утро этой бессонной ночи я нашёл способ посчитаться с обоими — и не оскверниться самому. — Мистер Доран с интересом слушал и даже забавлялся. — Вы поможете мне, ибо трус не примет мой вызов и не придёт никуда по моему приглашению. Сошлётся на Веллингтона и отмену дуэли. Всё, что нужно, это пригласить его к вам, Доран…
— А там будете поджидать его вы и растлите бедного мистера Кемпбелла рукояткой грабель? — усмехнулся мистер Доран.
— Нет, зачем же пачкать садовый инвентарь? Нет, там у вас на окне я видел кактус… Прекрасный экземпляр Austrocactus coxii, он acanthurus — колючехвостый…
Мистер Доран рассмеялся и махнул рукой.
— Бросьте ваши шутки, Коркоран. Уродовать мой кактус я вам не позволю.
— Я из Италии пришлю вам другой…
Доран резко покачал головой.
— Не затем я его три года растил. Вы видели на нём бутон? Он собирается зацвести — а вы его…
Мистер Коркоран неожиданно расхохотался и хлопнул Дорана ладонью по плечу.
— Спасибо, Патрик, мне полегчало. Что бы мы делали без нашей удивительной, богодарованной способности грезить? Без этой изумительной возможности воображения — сбросить напряжение и злость — и рассмеяться, вздохнуть полной грудью — и снова жить в радости? Господь с ними, Господь с ними, Господь с ними, — Коркоран, однако, снова мрачнел. — Чедвик прикоснулся ко мне только дважды, Доран. Когда обнял на премьере и — за несколько дней до смерти, когда провёл по моей щеке тыльной стороной ладони, назвал сыном и просил помнить… Господь с вами, мистер Кемпбелл. Веселитесь во дни юности вашей… Как это вы учите, Доран? Какое бы поношение не сокрушало сердце… Великодушие и всепрощение?
Доран теперь понимал Коркорана. Нам особенно больно, когда нас обвиняют в том, в чем мы не виноваты даже помыслом, когда обливается грязью то, что для нас подлинно свято. Неожиданно в бок Дорану уткнулось нечто твердое.
В руке мистера Коркорана чернел пистолет.
— Шутки шутками, Доран, кактусы — кактусами, а подержите эту штуку у себя до моего отъезда. Ведь я убил их обоих сегодня…
— Что?
Мистер Коркоран поморщился.
— Я пристрелил их обоих со сладострастным наслаждением, Доран, на женщине такого не испытаешь, клянусь. Когда проснулся — едва не заплакал. Но ведь сны могут и исполняться…
— Могу я спросить? — тихо проговорил Доран, глядя на Лысый Уступ.
— Я скрываю только чужие тайны, Доран, свои иметь обременительно и неумно.
— Мистер Кемпбелл и мистер Морган — понимают, что эти обвинения ложны? Они повторяют то, что выдумано в обществе, или…
Дремотные глаза мистера Коркорана вновь, как над телом мистера Нортона, заискрились, точно болотные огни, черты исказила гримаса, словно он раздавил жабу.
— Я же сказал вам, поношение сокрушило сердце моё! Они ничего не повторяют. Они сами сочинили эту клевету и распространяют её. Это дымовая завеса, скрывающая их подлость. Есть десятки людей в Лондоне, знающих Чедвика годы — узнай они о подобном… Тот же Бервик или Тилни, не задумываясь, вышибли бы мозги негодяям! Это я, монашествующий Гамлет, урод, колеблюсь. Я дал слово Чедвику — не позорить его родню… Я обещал. Однако…
— Решили нарушить слово?
Мистер Коркоран усмехнулся.
— Я говорил вам, Чедвик восхищался моей… естественностью. И я был верен слову, пока это было естественно. Но когда тебя обвиняют в противоестественной мерзости, естественно, можно несколько утратить естественность. Я намерен защитить Чедвика от мерзких обвинений и поношения. Пред смертью он обмолвился, что, хоть и не познал женщину, благодарен судьбе, что дала ему сына. Но я буду плохим сыном, если позволю обвинять отца в содомии. Данное ему слово в новых обстоятельствах я считаю утратившим силу. Пистолет только помешает, поверьте. Я намерен огласить все обстоятельства. А для некоторых это — почище кактуса в заднице будет, поверьте. Италия… — зло пробормотал он, — Италия подождёт. И это не месть, нет, — Коркоран кивнул головой, словно убеждая самого себя. — Мстят лакеи. Это всего-навсего — плата по векселям… — Он снова кивнул сам себе, словно уговаривая, — джентльмены платят по счетам, а с такими неоплаченными векселями я уйти просто не могу…
Глаза мистера Коркорана лучились. Мистер Доран понял, что отговорить его не удастся. Да он и не хотел, почему-то и не вспомнив на этот раз о всепрощении.
Глава 16. «Вряд ли мистер Коркоран будет тратить время на заполнение чьих-то пустот…»
Мисс Хеммонд чувствовала, что сходит с ума. Едва она увидела Кристиана, душа её взлетела к Небу, и с этого времени она жила только этим человеком, думала только о нём. В его присутствии у неё вырастали крылья, углублялось дыхание, душа пела, без него она начинала задыхаться и словно умирала. Ощущения эти были для неё новы и остры, и даже мимолетной улыбки мистера Коркорана хватало порой для счастья целого дня. Но счастье это быстро кончалось, и того, что радовало ещё вчера, сегодня уже не хватало. Мистер же Кристиан, кроме обычной улыбки, ничем её не дарил и не делал ничего, чтобы сделать её счастливой. Она металась между страхом утраты и ревностью, между отчаянием и разочарованием.
Победительная красота Кристиана подавляла её.
Она пыталась заманить любимого в сети: соблазняла, кокетничала, искушала, пыталась вызвать ревность, следила за ним, подстраивала встречи, привораживала — все было бесполезно. Не могла она только того, что осмелилась посоветовать ей сестра — позабыть эту любовь, выкинуть всё из головы и успокоиться.
За это время их отношения с кузиной претерпели ряд метаморфоз — от пренебрежительного презрения к Бэрил до молчаливого признания некоторых её достоинств. Софи окончательно уверилась, что сестра не является её соперницей: Бэрил была любезна с мистером Коркораном, с удовольствием проводила время в его обществе, но ничуть не потеряла головы и не сходила по нему с ума. При этом оказалась особой понимающей и душевной, чего, признаться, Софи вовсе и не ожидала, могла дать добрый совет и её суждения иногда заставляли Софи задумываться. Но поведение мисс Хеммонд по отношению к мистеру Коркорану мисс Бэрил считала недопустимым и не скрывала это мнение от сестры.
— Дорогая, ты просто больна. Опомнись, умоляю…
Софи в негодовании отворачивалась. Это была та тема, где никакие советы не действовали. Что этот синий чулок может понимать в любви? Доран часто был свидетелем их разговоров — сёстры не брали его в расчёт, когда находились рядом.
— Вспомни Джульетту… Я страдаю, как и она, и горжусь этим! Я знаю, что такое настоящая любовь!
— Никакой Джульетты не существовало, дорогая, мы же не книжные герои. Ты впечатлительна, романтична и разочарована в кажущейся тебе пошлой действительности — и потому романы выглядят для тебя жизнью. Все, что написано в них, бесспорно, красиво и возвышенно, но это — не любовь, но болезнь. Такая любовь ведет к трагедии и саморазрушению. Джульетта — не пример для подражания. Она плохо кончила. Книги создают идеалы, но идеалов в жизни нет.