Гамлет шестого акта
Шрифт:
Доран поморщился, но не сдавался.
— Но ведь и его сиятельство просил вас…
— Граф понятия не имел, что представляла собой мисс Нортон на самом деле. Он — добрый человек и склонен смотреть на молодежь с улыбкой и снисхождением. Во всяком случае, пытается…
Доран кивнул. Это было верно. Он опустил глаза и спросил о том, что его подлинно удивляло в Коркоране.
— Вы говорите, что не застенчивы… Я бы даже сказал, лишены стыда… Почему?
— Я не лишен стыда. Просто меня вечно заставляли стыдиться всего, что во мне подлинного: самого себя, своего тела, своего произношения, своих взглядов. Я пытался подстраиваться под всех, но едва не кончил разладом с самим собой. Людям не приходилось бы стыдиться, если бы они уважали себя сами и были подлинно достойны уважения. Я стыжусь своих мерзких мыслей, своей плотской слабости, но почему я должен стыдиться своей наготы? Я образ Божий.
С этим спорить отцу Дорану было трудно, хоть он и понимал, что суждения мистера Коркорана не универсальны.
Тот же уверенно продолжал:
— Во мне есть стыд — стыд совершить низость, но этот стыд есть мужество. А почему я должен стыдиться своего мужества?
Доран снова бросил внимательный взгляд на Коркорана. Он вернулся к изначальной теме разговора.
— Ну, хорошо, мисс Нортон, по-вашему, юная Мессалина. А ваша кузина Софи и мисс Морган? О них вы придерживаетесь, надеюсь, более лестного мнения?
Чёрные брови мистера Коркорана взлетели вверх, изогнувшись причудливым изломом.
— Это ещё почему? Мисс Хеммонд — особа самовлюбленная, невежественная, высокомерная и эгоистичная. Мисс Морган — девица пустенькая по преимуществу, к тому же — вздорная и истеричная. Но глупость невразумляема, а вот кузине порция розог не помешала бы. И не маленькая порция.
Мистер Доран усмехнулся.
— Кто-то из гостей мистера Стэнтона рассказывал, что вы однажды отдали любовное письмо девицы её отцу и посоветовали ему выпороть бедняжку. Это шутка?
— Ничуть. Помню эти безграмотные каракули семнадцатилетней дурочки… Её отец… по понятным причинам, не могу назвать… Человек был весьма разумный. Он сердечно поблагодарил меня и задал дочурке таких розог, что говорят, неделю она могла только лежать задом кверху, пришлось делать припарки с розовым маслом, потом её отправили на год в закрытый пансион в Корнуэлле. Там глупышку подучили грамоте. Сейчас она — супруга лорда, мать троих детишек. Говорят, отличается большой разумностью суждений, особа зрелая и серьёзная.
— Но ведь девушка… любила вас, Кристиан.
Коркоран вознёс глаза к небу.
— Опять?? Я танцевал с ней на балу у сэра Джеймса Тилни, Доран. Нас представили. Во время танца я поинтересовался, давно ли она вышла в свет и часто ли бывает у Тилни? Спустя десять минут я задал ей ещё один вопрос, знакома ли она с дочерью хозяина? После того, как танец закончился, сел играть в вист с Чедвиком — и больше не видел её и вообще забыл о ней, пока не получил пылкое письмо влюбленной глупышки. Если вы считаете это любовью — у вас странные представления о любви. Что она полюбила? Что до моей дорогой кузины Софи, — он развёл руками, — бойтесь женщины, в душе которой нет Бога. Господь не войдёт в нас, пока мы заполнены мерзостью, но Он не войдет в нас и пока мы пусты… В этом смысле пустота кузины Софи предпочтительнее откровенной мерзости мисс Нортон, но я не хотел бы сравнивать. Я люблю несравненное, Доран.
Они подошли к дому, сгрузили снаряжение в подвальчике, подоспевший лакей отнёс рыбу на кухню, бросив на мистера Коркорана взгляд, исполненный уважения и восхищения. Первое относилось к его улову, второе — к его внешности. Они сели в саду на скамью.
— И не надо покрывать мерзость, Доран, не надо прятать грязь. Кто не замаран и чист, — не боится грязи. Не бойтесь бросить тень на реноме подлеца — это удержит в узде других подлецов, не бойтесь определённых высказываний — иначе в вас самом поселится неопределённость, а то и что похуже… О, Господи! — Последнее восклицание вырвалось у Коркорана, когда на террасе появился мистер Клемент Стэнтон. Он огляделся и, заметив брата со священником в саду, решительно направился к ним. — У моего брата такой вид, словно он намерен бросить мне в лицо перчатку.
Клемент Стэнтон, и вправду, был взвинчен и рассержен, и хотя причина его гнева, на первый взгляд, не имела непосредственного отношения к мистеру Коркорану, — но это только на первый взгляд. В разговоре домоправительницы с садовником, только что услышанном им, снова прозвучали слова «молодой милорд Коркоран поймал дюжину голавлей и приказал поджарить их…», дядя, по слухам, вызвал на вечер пятницы юриста из Гластонбери, а это свидетельствовало о том, что он уже готов был сделать последние распоряжения. Мистер Стэнтон кипел.
Доран понял достаточно, чтобы решить удалиться, но Клемент заговорил, не дожидаясь и словно и не ожидая его ухода. Стэнтон, с момента приезда узнав, что доход священника всего несколько сот фунтов в год, не обращал на него внимания и никогда не обращался к нему. Проигнорировал он его присутствие и сейчас.
— Меня предупреждали, Коркоран, что в вашем лице я имею дело с хитрейшим пройдохой и умнейшим негодяем, который прибыл сюда специально, чтобы прибрать к рукам Хеммондсхолл. Я не верил, но теперь убедился в правоте людей, предупреждавших меня. Вы ловко вкрались в доверие старику, и теперь рассчитываете, что титул, дом, деньги и угодья сможете прибрать к рукам. Разве вы не достаточно богаты, чтобы притязать на то, что вам не принадлежит? Точно также вы поступили с Чедвиком, ублажив его похоть, и лишив имущества законных наследников!
Коркоран оставался безучастным во время этой речи брата, даже улыбался, но страшно напрягся, когда тот упомянул Чедвика. Рука его, как молния, хлестнула по щеке мистера Стэнтона, после чего Коркоран сказал, что Клемент может передать дяде, что он, Кристиан, отказывается от титула и своей доли в наследстве.
Клемент задохнулся от ярости и удивления, бросил недоумевающе-гневный взгляд на Коркорана, ибо был одновременно взбешен пощечиной и поражён его согласием удовлетворить его требование.
— Вы… издеваетесь?
— Брат мой… — Кристиан был теперь внешне спокоен и сумрачен. — Вы выразили мысль, что я притязаю на то, что мне не принадлежит, я же говорю вам, что ни на что не претендую. Разве вы не этого от меня хотели услышать? Скажите милорду Лайонеллу, что я отказался от наследства. Мистер Доран — свидетель. При этом позвольте вам сказать, что если вы осмелитесь ещё раз в оскорбительном контексте упомянуть имя его сиятельства графа Чедвика, то я забуду о нашем родстве — и все мои обязательства станут прахом. Перестаньте повторять лживые мерзости господ Моргана и Кемпбелла. А теперь, если у вас больше нет ко мне претензий, дозвольте нам с мистером Дораном продолжить прерванную вашим вторжением занимательнейшую беседу.