Ганнибал. Бог войны
Шрифт:
– А если взять ее с собой?
Клит насмешливо посмотрел на него.
– Войско сопровождают только поварихи и шлюхи. Обычно они совмещают обе эти профессии. А другим женщинам не место среди солдат.
– Знаю, но…
– Это будет не легкая прогулка в поисках врага, – предупредил Клит. – У проклятых римлян могут быть войска повсюду в прибрежной зоне. Мы будем идти быстро, и всякий, кто не выдержит, останется сзади. Представь, что может случиться с Аврелией, если она отстанет.
Ганнон слишком хорошо знал, какая начнется резня, когда «вражеские» солдаты наткнутся на тех, кто отстал. Положение Аврелии как благородной римлянки будет для них ничто.
– Да, ты прав, – со вздохом сказал он.
– Не бойся, в городе она будет в безопасности. В большей, нежели с нами.
Ганнон неохотно кивнул.
Но он не рассчитывал на столь бурную реакцию Аврелии, когда рассказал ей о своей отлучке.
– Я не останусь. И Элира тоже. – Она выслушала объяснения Ганнона, как опасно быть в войске в походе, но ответила: – Мне все равно. Риск оправдан.
– Ты не представляешь всего риска, – раздосадованно сказал Ганнон.
– Я не собираюсь сидеть в этой комнате, пока ты будешь в походе и неизвестно, когда вернешься, если вернешься вообще.
Он вспыхнул.
– Я запрещаю тебе!
Женщина отшатнулась.
– Извини, Аврелия. Я бы не хотел ничего другого, как взять тебя с собой, но это слишком опасно. Если б не было выбора, мы бы обдумали и такой вариант, но выбор есть – ты можешь остаться здесь с Элирой в относительной безопасности. А через несколько месяцев я вернусь.
У Аврелии задрожал подбородок, но она не стала дальше спорить.
– Ладно. Ты должен поклясться, что вернешься. Если не вернешься, я не знаю, что мне делать.
– Клянусь, – сказал Ганнон в надежде, что боги слушают их и пребывают в добром настроении.
Аврелия как будто удовлетворилась этим. Поправив прическу, она поманила его подойти поближе.
– Раз тебя не будет какое-то время, нам надо познакомиться поближе…
Когда они покинули Сиракузы, уже настало лето с голубым небом, ярким солнцем и палящей жарой. Был пятый день их похода по холмистой местности на юго-запад от Сиракуз, в прекрасную плодородную область крестьянских хозяйств и виноградников. Однако у Ганнона не было времени любоваться пейзажем. Его часть располагалась в середине колонны из восьми тысяч солдат, и огромные тучи пыли от идущих впереди мешали видеть окружающее. Юноша вытер пот, стекавший из-под войлочного подшлемника, и его пальцы тут же побурели от влажной пыли. «Как в аду», – подумал он. В горле пересохло от жажды, губы потрескались, и казалось, что он спекается заживо в своем бронзовом нагруднике. Ему отчаянно хотелось оказаться на ложе с Аврелией. Но она осталась в Сиракузах, а он был здесь…
Пока от войска Гимилькона не было известий, и это означало, что их марш продолжится. Лучше не думать о том, что, когда они соединятся с Гимильконом, придется пройти весь путь в обратном направлении. Но, по крайней мере, там будут карфагенские командиры, и среди них могут оказаться знакомые. Увидеть своих было бы весьма приятно. Ганнон надеялся, что Ганнибал останется доволен посланием, какое он отправил ему с карфагенской триремой, отбывшей на юг Италии. В послании сообщалось об отряде и их миссии соединиться с Гимильконом. Юноша также надеялся, что Гимилькон и Гиппократ поладят друг с другом, иначе его деятельность сильно затруднилась бы. Мало что так влияет на поражение, как разлад между командирами. К счастью, их конница не видела войск противника после ночного отбытия из Эвриала, самой западной части сиракузских укреплений. Местные конники никогда не были в столь долгом походе, и это тревожило Ганнона. Насколько далеко они оторвались от колонны? Однако его тревоги насчет того, что они окажутся жертвой римской засады, постепенно улеглись. Каждый день было одно и то же. Утро встречало их приятной прохладой, и они успевали свернуть лагерь. Если рядом был ручей или речка, солдаты выпивали воды, сколько могли, прежде чем отправиться дальше. Первая пара часов марша была сносна, но потом наступала самая знойная часть дня – почти невыносимая пытка. Огненный шар солнца вытягивал из людей силы, обжигал кожу, заставлял потеть.
В середине дня устраивался короткий привал, чтобы немного поесть и сделать пару глотков теплой, как кровь, воды. Это придавало немного сил, а потом – опять изнурительный марш, пока они не добирались до места, где следовало построить лагерь. «Построить?» – презрительно думал Ганнон. Их сумбурный лагерь не строили, а собирали наполовину, как игрушечный деревянный домик, который выбросил, недоделав, какой-нибудь ребенок. Юноша так пока ни разу и не увидел законченного защитного рва, ни разу не наблюдал хоть какой-нибудь порядок в рядах палаток. Все делалось наспех, кое-как. Но наибольшую тревогу вызывало то, что по вечерам Гиппократ выставлял слишком мало часовых. Ганнон пару раз указывал ему на это, и его поддерживал Клит. На второй раз стратег велел им заткнуться, пригрозив, что иначе заставит их заткнуться навсегда. Вот так. «Мои молитвы исполнятся, когда мы соединимся с Гимильконом, – решил Ганнон, – а пока, Баал-Сафон, держи римлян подальше. Пусть мы услышим о них только после соединения с Гимильконом».
– Откуда берутся эти проклятые мухи? – ворчал Амфий, самый безобразный солдат в подразделении Ганнона, отмахиваясь от облачка маленьких черных точек над головой. – Как они меня любят!
– Они чувствуют, что ты мешок дерьма, – подколол Деон, его лучший друг и известный в подразделении шутник.
Все, кто услышал, расхохотались.
– Им бы надо собраться вокруг тебя, потому что ты жопа, – откликнулся Амфий. – Большая, жирная и волосатая.
Снова насмешливые возгласы.
– Я тоже тебя люблю, Амфий, – ухмыльнулся Деон.
Ганнон не вмешивался. Солдаты проходили сорок стадий в час, и грубые перепалки вроде этой были в порядке вещей. В некотором роде он даже полюбил их – острые шутки помогали поддерживать боевой дух в течение долгого времени в пыли и зное.
На некоторое время все замолчали, и Ганнона снова стала раздражать жара. Его тончайшая шерстяная туника по-прежнему ощущалась толстой и тяжелой, как та, какую он носил в разгар зимы. Юноша был благодарен Амфию, когда тот спросил:
– Деон, помнишь крестьянскую дочь, которую трахал на днях?
– Как я могу забыть такое?
Последовал шквал шуточек. Деон подзадорил слушателей, подняв вверх копье, чтобы все видели, и крикнув:
– Думаете, оно твердое? Мой стояк гораздо тверже!
Раздались одобрительные возгласы и свист. Ганнон сделал вид, что ничего не слышал. Деон заслужил восхищение всех солдат тем, что сумел во время заготовки провианта уговорить местную девушку улечься с ним на отцовском сеновале. По крайней мере, клялся, что так было. А младший командир, по словам Деона, не заметил, что тот еще и прихватил двух жирных кур для общего котла.
– Как ее звали? – крикнул Амфий.
– Афродита! – ответил чей-то голос. – Настоящая богиня, да…
Их товарищам это понравилось, последовали новые насмешки и комментарии, и Деон подождал, пока шум немного уляжется.
– Хотите услышать, братцы, как ее звали? И подробности того, чем мы занимались?
– Хотим! Расскажи! – раздался хор голосов.
Как и остальные, Ганнон уже слышал его историю раньше. По большей части, если не вся целиком, она была выдуманной. По словам солдата, который оказался рядом с сеновалом, Деон выскочил оттуда со страшной скоростью, а за ним гналась толстая беззубая крестьянская девка с топором. Не важно. Главное, что выдумка помогала отвлечься от изнурительного марша. К сожалению, рассказ Деона снова вернул мысли Ганнона к Аврелии и тому, что бы он хотел сделать с нею. Улыбнувшись про себя, карфагенянин поискал глазами своего заместителя, коренастого опытного солдата по имени Бакхий, и велел ему принять командование, после чего отправился искать Клита. Ему было нужно узнать, сколько еще идти, прежде чем можно будет разбить лагерь.