Ганнибал. Враг Рима
Шрифт:
Ганнон непонимающе взглянул на Квинта.
— Думаю, да, смогу.
— Отправляйся туда и жди меня. А я подумаю, как мы сможем найти Суниатона, но позже.
Ганнон начал осознавать, какое громадное одолжение делает ему Квинт.
— Ты не обязан этого делать.
— Знаю, — строго глянув на него, ответил Квинт. — Но ты мой друг.
У Ганнона встал ком в горле.
— Благодарю тебя. Если хоть когда-нибудь я смогу отплатить тебе за это, то отплачу. Даю слово.
— Будем молиться, чтобы мне никогда не пришлось просить тебя о таком же, — ответил Квинт и подтолкнул его в сторону гор. — Иди.
С легким сердцем, таким, какого у него не было с тех пор, как он покинул Карфаген, Ганнон скрылся во тьме.
Он без особого труда добрался до хижины, оказавшись там меньше чем через два часа после рассвета. Лез вверх, лишь поражаясь, каким чудом ему во второй раз удалось ускользнуть из лап Агесандра. Безусловно, лишь благодаря Квинту и Аврелии. Снова Ганнону пришлось признать, что римляне способны проявлять исключительную доброту. Вовсе не все они лживые чудовища, как описывал их отец. Но его великодушные мысли продлились недолго. Достаточно было вспомнить о Флакке, о том, что он рассказал, вспомнить, какие невыносимо жесткие обязательства были наложены на Карфаген по окончании предыдущей войны. Как надменно повел себя Рим в ситуации с Сагунтом. Даже добродушный Марциал недолюбливал карфагенян. «Типичные гугги», — вот что он сказал тогда.
Ганнон успокоил себя мыслями о том, что римлянин Квинт в этот самый момент пытается найти способ освободить карфагенянина Суниатона, обреченного на смерть. Но эта уловка помогла лишь ненадолго. Тянулись часы, и юноше все труднее было сопротивляться желанию отправиться в Капую. Однако он обещал Квинту ждать его… Ганнон занял себя тем, что принялся чинить хижину, которую так и не отремонтировали после той схватки. Сначала он собрал все подходящие упавшие стволы деревьев. Потом, найдя внутри старые, но вполне годные инструменты, принялся пилить и рубить бревна до нужной длины. Он не был плотником, но конструкция хижины проста, и все, что ему оставалось делать, — это внимательно оглядеть целые стены и скопировать их. Несложная и очень нужная работа. К закату Ганнон уже смог отойти в сторону и полюбоваться делом своих рук.
Но его продолжала терзать тревога. Он не мог не думать о том, что сегодня Квинт уже не придет. Значит ли это, что его попытка не удалась? Ганнон не знал этого. Некоторое время он обдумывал другие возможности. Возвращаться обратно в усадьбу слишком опасно: Агесандр точно уже проснулся и ищет его. Идти в Капую тоже нет смысла. Ганнон там никого не знал, и если он не сумеет найти Квинта, то и не узнает, что произошло нового, считая с утра. Оставалось лишь сидеть здесь. Немного успокоившись, юноша развел огонь в выложенном из камней очаге хижины и проглотил немного оливок, сыра и хлеба, которые обнаружил в мешке.
Закутавшись в плащ Квинта, Ганнон глядел на желто-оранжевое пламя и размышлял о самых дорогих ему в этом мире людях. Отец. Сафон и Бостар. Суниатон. Ганнон задумался, а потом прибавил еще двоих: Квинта и Аврелию. Кого еще ему хоть когда-то удастся увидеть? Печаль, его постоянный спутник со времени того шторма, накатывала волнами. По всей вероятности, он никогда не воссоединится с родными. Наверняка они сейчас в Иберии, с войском Ганнибала, и имеют все шансы погибнуть на войне. Хотя найти их и было самым большим его желанием, но сделать это в военное время будет почти невозможно. Наверное, лучшее, что он может, — попытаться найти Суниатона, подумал Ганнон. Если ему улыбнется удача и это случится, он сбежит отсюда. И больше никогда не увидит Квинта и Аврелию. Эта мысль принесла только сожаление и печаль. Оставалась лишь надежда воссоединиться со всеми близкими людьми в ином мире. Это скорбное прозрение было последней мыслью перед тем, как юношу принял в свои объятия сон.
Рассвет Ганнон встретил в более радужном настроении. Так много есть за что следует быть благодарным. Несмотря на пережитое, он больше не пленник. Более того, у Квинта куда больше шансов освободить Суниатона, чем у него самого. Если ему удастся, то у него и Суниатона есть ощутимый шанс добраться до побережья и найти судно, направляющееся в Карфаген. «Никогда не теряй надежды, — подумал Ганнон. — Без нее жизнь бессмысленна».
Он провел утро, тренируясь с гладием и внимательно поглядывая на склоны гор. Был уже почти полдень, когда Ганнон заметил одинокую фигуру всадника. Невозможно было понять, кто это, поэтому он спрятался, найдя укрытие в зарослях можжевельника, шагах в пятидесяти от хижины. Затаив дыхание, Ганнон ждал. Всадник приближался. Судя по широким плечам, это был мужчина. Не видно и не слышно собак, это хорошо. Больше вероятность того, что это не человек, посланный его поймать.
Наконец он смог узнать лицо. Квинт. Ганнон разочарованно подумал, что с ним нет Суниатона. Когда друг подъехал достаточно близко, чтобы можно было разговаривать, карфагенянин вышел из укрытия.
Квинт поднял руку в приветствии, глядя на Ганнона извиняющимся взглядом.
— Что случилось? Узнал что-нибудь о Суниатоне?
Губы Квинта недовольно скривились.
— Он еще жив, но был ранен на тренировке два дня назад. Хорошая новость в том, что благодаря этому он не сможет участвовать в бою на погребении… — Квинт заметил на лице Ганнона тревогу. — Простая рана, ничего важного не повреждено. Думаю, примерно через месяц он будет в порядке.
Ганнон закрыл глаза, наслаждаясь охватившим его чувством облегчения и вновь вспыхнувшей надежды. Суни не погиб!
— Но ведь сын этого чиновника его не продаст, так?
Квинт покачал головой.
— Ему, похоже, плевать, будешь ты биться с Суниатоном или нет, — ответил он. — Но он и не желает продавать твоего друга. По глупости я дал понять этому жадному псу, что хочу его выкупить. Этот хрен сказал мне, чтобы я приходил, когда Суниатон полностью поправится и я смогу посмотреть на него во всей красе. «Тогда и узнаешь, сколько он стоит на самом деле», — вот что он мне сказал на все мои просьбы. Он считает себя хорошим учителем гладиаторов. У него во дворе тренируются с оружием дюжины рабов. Мне жаль.
Ганнон почувствовал, как от него опять ускользает только что возродившийся лучик надежды.
Квинт с тревогой поглядел на склоны гор.
— Умнее всего тебе было бы уходить, — сказал он.
Ганнон вопросительно поглядел на римлянина.
— Агесандр просто взбесился, узнав, что ты сбежал, — продолжил Квинт. — Этот самодовольный ублюдок не согласился, когда я сказал, что освободил тебя, и заявил, что на это имеет право только мой отец. Естественно, мать с ним согласилась и взъярилась на меня, — мрачно добавил он.
— Но твой отец вернется еще не скоро, пройдет не один месяц… — попытался возразить Ганнон.
Квинт мрачно кивнул.
— Точно. Что делает тебя беглецом, а охотиться за такими Агесандр хорошо умеет. Я сообщил ему, что ты собирался в Капую, и он уже начал поиски в направлении города. — Квинт подмигнул. — К счастью, Аврелия послала Элиру, и та принесла на берег реки твою старую тунику, а потом немного проплыла вниз по течению, до брода, где ее следы смешаются с другими. Оставила тряпки у воды, чтобы сбить с толку ищеек.