Гарантирую жизнь
Шрифт:
Концерт длился всего час с минутами, но подействовал на всех посетителей «Тропиканы» так, что гости ресторана притихли и долго сидели в оцепенении, пока не прошел эффект воздействия. Лишь потом в зале зазвучала другая музыка и начался обычный ресторанный шум.
В половине двенадцатого Шарифа посмотрела на часы и грустно вздохнула.
– Здесь действительно очень хорошо, давно я так не отдыхала, но мне пора идти.
– Какие могут быть возражения.
Никифор подозвал официанта, рассчитался, и они вышли из ресторана в теплую августовскую ночь,
– Я же тебя предупреждал, – сказал небритый негромко, сверкнув глазами, – не лезь к моей племяннице. – Он посмотрел на Шарифу. – Иди домой, потом поговорим.
– Не пойду, – с вызовом ответила чеченка. – Это мой выбор, и я свободная женщина!
– Иди, я сказал!
– Послушайте, уважаемые… – начал Никифор.
– А тебя не спрашивают, – ткнул пальцем ему в грудь чеченец. – Она уже один раз сделала ошибку, выйдя замуж за русского, второй раз я этого не допущу.
Никифор посмотрел на Шарифу и увидел дрожащие в ее глазах слезы. Она не хотела подчиняться каким-то варварским законам своего народа и боялась этого, несмотря на гордый и неприступный вид. Это заставило капитана пойти на нестандартный шаг.
– Шари, подожди меня у той арки, – сказал он. – Я поговорю с твоим дядей.
– Нет!
– Не бойся, все будет хорошо, обещаю.
Шарифа с сомнением посмотрела на спокойное лицо Никифора, на дядю и его спутников, снова на Никифора, шагнула к нему, обвила шею рукой, поцеловала и быстро пошла прочь, остановилась под фонарем в полусотне шагов.
– Вот что, ребята, – двинулся к чеченцам Хмель, – давайте поговорим спокойно, без взаимных угроз и оскорблений. Хотя мне это сделать очень трудно: одиннадцать лет назад вы или ваши соотечественники убили моего брата, отрезали ему голову.
– У меня тоже ваши убили брата, – оскалился небритый. – И не мы вас приглашали к себе, вы сами пришли, салих шайтан!
– Ну, это спорный вопрос, – не согласился Никифор. – Если бы мы тогда не пришли, ваша Чечня давно стала бы центром бандитизма… чем она, впрочем, и была. Ты это прекрасно знаешь. И мой брат не был виноват в том, что его послали защищать Россию и, кстати, вас от вас самих же, он был солдатом. Но вы его захватили, пытали, мучили и убили! – Последние слова Никифор произнес сдавленным шепотом, сделав резкое движение кистью руки как клювом.
– Вы тоже убивали наших парней… – снова показал зубы чеченец.
– Но мы не пытали их, не отрезали им яйца и головы! – Хмель остановил жестом попытку небритого продолжать разговор в том же духе, заставил себя успокоиться:
– Давай не будем, приятель, опускаться до перечисления обид. Не хватало, чтобы вы начали угрожать мне здесь, в Москве, где я родился и вырос. Поверь мне на слово, я в состоянии справиться с десятком таких, как ты и твои дружки, у меня очень большая практика, но лучше этого не демонстрировать.
– Что ты его слушаешь, Муртаза? – подал голос малый с чубчиком. – Порежем его немного, он и отстанет от Шарифы.
Никифор покачал головой.
– Ребята, если я веду с вами переговоры, это не значит, что я вас боюсь. Не дай вам бог это проверить! Что касается твоей племянницы, уважаемый, то, во-первых, она живет в свободной стране, во-вторых, она мне нравится. А я не из тех, кто знакомится с женщинами только ради желания переспать. Такое объяснение тебя устраивает?
– Муртаза, он тебя оскорбляет! – с угрозой проговорил долговязый. – Дай я ему врежу… – Он не договорил.
Выпад Никифора пальцем в ключичную ямку был почти незаметен от скорости. Долговязый икнул и осел на асфальт. Бородач и дядя Шарифы посмотрели на него, потом на невозмутимо стоящего капитана, переглянулись.
– Муртаза! – окликнула дядю издали Шарифа, переживающая за Хмеля.
Чеченец оглянулся на нее, о чем-то размышляя, повернулся к Никифору, хотел что-то сказать, но его опередил бородатый тип:
– Уходы отсуда, шакал! Моргнут нэ успэешь, как зарэ-жем!
Никифор с сожалением вздохнул.
– Ты молчишь лучше, чем говоришь… обезьяна. Уходите-ка лучше вы, пока я не осатанел. Тогда вас не спасут ни кинжалы, ни ноги.
– Мы уйдем, – сказал дядя Шарифы, – но она уйдет вместе с нами. И мой тебе совет, каратист или кто ты там: никогда больше к ней не подходи! Понял?
Никифор оглядел его с ног до головы, чувствуя непреодолимое желание свернуть чеченцу шею, сжал пальцы в кулак, разжал. Красный туман в глазах рассеялся.
– Разговор окончен, – выдохнул он. – Еще раз попробуете мне угрожать, переломаю все кости! Попытаетесь ограничить свободу Шарифы, сделать из нее рабыню, как вы это умеете, – убью!
Он отвернулся и зашагал прочь, слыша какую-то возню за спиной и сдавленные голоса, готовый ответить адекватно. Однако чеченцы не стали догонять его и «рэзать».
Шарифа бросилась к нему, схватила за руку.
– Они тебе ничего не сделали?!
– Ничего, мы просто поговорили.
Он оглянулся.
Сзади никого не было. Троица переговорщиков во главе с Муртазой растворилась в темноте ночи.
– Пойдем, я тебя провожу. Хотя, честно говоря, хотел пригласить к себе на кофе.
– Так в чем дело? – слабо улыбнулась она.
Никифор замер, заглянул в глаза женщины, мерцавшие таинственным светом.
– Ты понимаешь?..
– Да, я сама этого хочу! Не желаю возвращаться домой, под этот домостроевский надзор, не хочу вести себя как мышь, не хочу видеть унылые и трагические лица, не хочу… – она умолкла, задохнувшись.
Никифор обнял ее за плечи.
– Бунт на корабле?
– А ты струсил?
Он покачал головой, обнимая вздрогнувшую под его ладонями женщину.