Гардемаринки-гарде!
Шрифт:
Хочу встать, а тут же понимаю, что их сразу же отвлеку, оторву их друг от друга. Ладно, уж, пусть закончат! А они как назло, все никак не могут кончить. Ну, что же вы? Ну, давайте уже! Сколько можно? И чем я дольше здесь, тем все сильнее до меня доходят эти звуки и стоны и тем, я с каждой минутой все сильнее и сильней, ощущаю, что они и меня захватывают.
Зрение адаптировалось, и я уже вижу больше. Вижу, как снует его голый, белый зад. Чувствую, как он старается, мальчик! И как он ее и туда и сюда! Эх,
От таких мыслей сразу же так потянуло внизу, что я потихонечку привстаю и, как мне кажется быстро, дверь приоткрываю и вон из комнаты.
Ух! А мне уже невтерпеж!
У меня так бывало и не раз. Как месячные, так меня обязательно потянет на удовлетворение. Нет ни с кем–то, такого не могла позволить, а сама с собой. Осуждаете? А что делать? Я вообще–то этим не грешу. Строго к самой себе отношусь. Но иногда так хочется, так меня всю выкрутит, что я готова с кем угодно и хоть на стенку лезу, пока сама себе. И тогда словно волна схлынет, и я тогда сразу же перехожу в другое состояние. Спокойнее и уже чувствую, что на этот раз, а в дальнейшем я уже могу и без этого обойтись.
А сейчас нет! Не могу, хочу!
Прошла в коридоре и встала, словно заколдованная красавица. Куда мне податься? Там эти, а в комнате другие. Коза с этим, ну как там его, Вениамином.
— Мариночка, что случилось? — Я молчу. Думаю, легка на помине.
— Ну, что я тобой, милая? Что? Скажи, я пойму.
Она ко мне наклонилась, руку мне положила на плечо и тут я чувствую, что вот, сейчас я это сделаю. И я сама не понимаю почему, со стоном, выпрямляюсь, не ясно, смутно вижу ее лицо, встревоженные глаза и почему–то шепчу ей.
— Я хочу!
Ночь. Проснулась. Я сразу чувствую ее. Потом сразу же рукой туда. Как это? Когда это я? Но, тут же, спокойнее стала. Почувствовала, что там у меня все в полном порядке, все, что надо на месте, чисто и вроде бы сухо. И когда это я? А может и не я?
От этого сердце сразу же забилось. Неужели это она? Да, как такое может быть? Как я такое допустила, как я посмела так расслабиться? Но, вот же, она, теплая, мягкая и рядом. Лежит, как я знаю, как любит на животе, лицом вниз и мирно, как ни в чем не бывало, сопит. Я ее всю не вижу, но ощущаю.
И тут ко мне, невольно, приходит благодарность. К ней, к тому, что она для меня сделала, делает. Почему–то вспомнились ее приложения рук к ноге на занятиях и потом, попытки ко мне между ног. Нет, я не права была! Почему я так к ней? Она же со мной как родная сестра! И откровенно все, без всякой утайки. А я? Вот я свинья!
Я на боку лежу, а она, отвернувшись от меня, на животе и свою ногу обнаженную чуть ли не забросила на меня. Одеялом вместе накрылись, но ее нога обнажена и я вижу, что у нее белеет кусочек обнаженного бедра. Нет, родная! Я тебя с благодарностью принимаю и вот сейчас возьму и поглажу.
Секунды борюсь. Я, не я, почему это надо, как это сделать, что потом будет? И еще сразу десятки этих да что, да почему, да зачем, не надо!
Нет, говорю однозначно. Надо! И потом, я так хочу!
Рука осторожно коснулась теплого и такого открытого бедра. Пальцы от напряжения дрожат, но я уже чувствую, что вот ее нога. Она такая, не мягкая, вот и жилки натянулись, а я веду руку осторожно. Ведь я впервые касаюсь ее.
Ее, это не ее, кто со мной рядом а, ее, чужую, нагую женщину.
От волнения охватившего меня я уже плохо, что соображаю. Потому, что моя рука скользит не туда. Вернее как раз туда, но, в, то же, время, куда мне нельзя. Что это? Почему я касаюсь ее там? Как я посмела прикоснуться к ее волосам там.
И тут же во мне схватились два демона.
Один, это вроде бы я, а второй, тот что, как я поняла, все время сидел во мне. И как они, так и моя рука. А они эти ощущения тепла, нежного тела за волосками, уже покоряют меня.
И я вдруг снова вспыхиваю в страсти. Мне ее надо! Надо прямо сейчас! Но, что? Что я буду делать? Что я могу, и главное, это как? В голове такое! Мамма–миа!
Все крутится в бешеном вихре, словно ураган мыслей. И вот тут я поняла, что мне не справиться с ней. Я ведь сама не знаю об этом ничего ровным счетом. И потом, почему это я такая принципиальная была и когда об этом, то я уходила или никакого внимания. Да, еще осуждала! Ну, как же, я и эти мотивы, о которых тихонечко между собой отчаянные девчонки твердили. И такое говорили, что я даже возмущалась всегда. Подумать только, себе говорила, о чем они говорят и думают? Как же это можно так, между такими же, как они сами?
А как? Как? Что я теперь знаю об этом? Да ничего. Кажется они там руками, пальцами. Она мне говорила, что кулаками! Но это вообще чушь, какая–то! Тоже мне, выдумала, глупая. Разве же кулачок, пускай даже женский, разве же он сможет туда? Ну, честное слово, блажь!
И ловлю себя на том, что как только я думаю об этом, то меня это все время возбуждает. Но почему так? Что я такое сделал, от чего? Я ведь, если признаться честно, просто лежу с ней. А внутренний голос уже подключился.
— И все? И это ты называешь, честным?
— А что?
— А где твои пальцы? Что они там нашли? Чего касаются, почему все никак не отрываются от ее теплого и мягкого местечка и где? У нее под согнутой ногой? Ты за кого меня принимаешь?
— Не за кого. Я просто о том говорю, что я хочу ее.
— Кого? О чем ты? Ты с ума сошла!
— Может и так. Но я женщина!
— И что? Что это значит? Это что?
— А то, что если я женщина и захочу, то все! Никаких возражений. Я женщина и хочу!
— Кого? А ну ко, скажи?