Гардемаринки-гарде!
Шрифт:
— Что это так? Ты же ведь не куришь?
— Это сейчас я не курю, а раньше курила. Все тянули и я вместе со всеми. Так и к этому пришла, вместе со всеми.
— К чему ты пришла? Что–то я не пойму?
— Хочешь знать?
Я головой киваю, хотя, по правде сказать, внутри у меня какой–то холодок пробирает. Но проклятое бабье любопытство?
Что–то напустила она на себя такое, думаю, но мне интересно. Вот же думая, какие мы бабы, пока все не разузнаем, то нам и не отцепиться. Все нам надо разузнать, а еще лучше, чтобы все и с подробностями.
Зойка сидит рядом и аккуратно дымит.
Это что же, от того что вместе все время? Ну, так я и с другими вместе. Мы ведь так и живем и ничего, не только не обижаемся, но и не влюбляемся. Ведь, нам мальчишек наших хватает. Бери, не хочу. Любых! Стоит только, нет, не пальчиком поманить, а только взглянуть, чуть дольше на кого–то из них, как он уже раз и у твоих ног. Причем выбирай, любого! И черненьких и беленьких. Любых и ведь все доступно! А тут что–то не так с ней. Интересно, о чем это я от нее услышу? Наверняка о том, как она с девочками…
— Меня взяла, и сделал из меня такой, женщина.
Я от неожиданности, даже замерла. А она продолжает, глухим и тихим голосом, сильно затягиваясь с каждой новой фразой. Вот вспыхнула сигарета, и я сбоку вижу, как напряжено ее лицо. Она так и сама вся, напряженно смотрит в одну точку, как мне показалось. Только затяжка я опять вижу, что она все в одну, только ей видимую точку уставилась.
— Пальцем.
— Что пальцем? — Не поняла о чем это она.
— Пальцем, меня женщиной сделала.
— Как это? — Невольно вырывается. — Так разве же так можно?
— Как видишь, можно.
— Больно? — Почему–то участливо спрашиваю.
— А я не знаю.
— Как это?
— А вот так. Пьяная была и ничего не помню. Только когда в себя пришла, то тогда уже поняла, что я уже не девочка. Сломала она во мне мою девичью скромность.
— Ну, а ты? Ты когда поняла. Что ты ей?
Наступает пауза. Она молчит, и я вижу, что сигарета уже совсем докурилась, жжет ей пальцы, наверное, а она все никак его не бросит.
— Любила ее.
— Что значит любила? Она тебе такое, а ты? Я бы ее убила!
— Ты бы убила, а я нет. Наоборот даже. Все, как она просила.
— Что просила? О чем?
Она окурок отбросила, и он огненной дужкой пролетел в ночи и вспыхнул, на земле. Молчит. А потом снова мне.
— Тебе не понравиться, если я стану рассказывать дальше. Я даже не знаю? Стоит, не стоит. Ты мне сама скажи. Я все никак не могу определиться с тобой. Мы будем дружить и дальше, или ты, после всего, что обо мне узнаешь, так не станешь со мной…
— Что с тобой? По–моему. — Решила так разрядить обстановку. — Я, для тебя не представляю угрозу, а вот ты для меня, так точно. Как ты говоришь, она тебе сделала?
А ну ко, дай мне свой пальчик, я на твой половой орган хочу взглянуть поближе.
— Дура ты!
— Я так и знала, что этим все и закончиться.
— Ты обиделась? Прости, я не хотела, Мариночка.
— Так, так. Уже и полезла. Я ведь тебя предупреждала, кажется?
Она действительно повернулась ко мне и, найдя мою руку, притянула к своему лицу и стала ее целовать. Я не знала, что делать, как реагировать. Но почему–то свою руку не убираю. Во мне словно все сместилось в понятиях.
Вот думаю ситуация. Если я сейчас руку выдерну, то она подумает, что я …
Что она подумает? Лихорадочно пытаюсь сообразить, но все никак не могу сосредоточиться, потому, что моя рука так обласкана. Ах, черт, побери? Как же это приятно, чертовски, когда она мою руку и так целует. Я ведь чувствую, все чувствую! И ее горячее дыхание, и нежные прикосновения губ. Особенно вот сейчас, когда она руку повернула и снаружи целует кисть. Что, что дальше? Что же будет дальше? Лихорадочно думаю, но никак не приду к какому–то решению. Что же, будет? Я с ней? И что? Да, что это значит? В самом деле? Что же это…
— Не думай ни о чем плохом. Просто разреши мне твою руку погладить, поцеловать. Она у тебя добрая, я это чувствую.
— Что ты чувствуешь? — Спрашивает меня.
И я чувствую, что ее голос слегка дрожит.
— Нет. — Говорю. — Ты не так спроси. Я же ведь понимаю, что ты хочешь услышать.
— А ты хочешь, что бы я спросила?
— Так, пока хватит. На первое время достаточно. Руку отпусти! Пойдем в кубрик.
Встаю и быстрее, пока она, еще чего доброго, меня сзади не обхватила. Вот тогда я уже точно вынуждена буду ей ответить. И пока я довольно резво иду, не оборачиваясь, все никак не могу себе самой сказать, что же я в таком случаи ответила бы или как бы я поступила? И такая не определенность меня вконец расстраивает. Вот же, думаю, ну и что же после этого? Как мне с ней дальше быть, как поступать? Да, что там поступать! Как с ней дальше общаться. Я что теперь, ей что–то должна? Или как? Но тут она сама. Вдруг сзади за плечо и к себе повернула.
— Ничего не было и ничего не произошло. Ладно? Говорить тебе, что бы ты никому не говорила, не буду, ты все сама понимаешь прекрасно. А о том, что я по этому поводу, думаю, я сама еще раз подумаю, и наберусь как–нибудь смелости и скажу.
— Да, уж, будь милостива ко мне. Я и так, мне кажется, не усну.
— Это почему?
— А потому, что даже не знаю, руки мне мыть или как? А если я так, как всегда, после туалета руки помою. Ты не обидишься?
— Ну, если ты мне обещаешь, что до этого ты их не станешь, мои поцелуи смывать и потом, когда ты своими руками у себя там станешь трогать, то как будто бы это я через твои руки со своими губами так у тебя там, как с поцелуями…
— Ну, нет! Теперь я уже точно, руки помою! Так, коза ты блудливая, а ну, идем спать! Тоже мне? А что ты мне скажешь, если я тебе в следующий раз ноги подсуну?
— Не знаю? Я над этим подумаю. Обязательно! Но тебе во всяком случаи, за легкость в общении и за внимание, спасибо. Идем спать! А что ты мне, ничего не скажешь?
— Да, идем. Утро вечера мудренее. Поживем, коза ты тостопопая и все увидим. Только что бы ни, ни! Ты поняла? Тоже мне, коза? Как была ты для меня, так и осталась!