Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
На рабочем столе горели свечи, окна плотно зашторены, за дверью ни звука. Супруга Анна Федоровна, урожденная Бетангер, знает: если муж за работой, то слуги в одних чулках ходят, а сама она на его половину ни ногой.
Бестужев сел к столу, пододвинул папку, водрузил на нос очки. В папке расшифрованные и пронумерованные депеши в Берлин прусского посла Финкенштейна. Очки, видимо, лежали на сквозняке, металлическая дужка была неприятно холодной, и канцлер непроизвольно чихнул. Гадость какая! Так и есть, уже насморк. Мало того, что работать мешает, так ведь и во дворец не сунешься с сопля-ми-то. Чихни он при государыне, она тут же исчезнет из опасения заразиться.
Однако приступим… Первую депешу он знал почти наизусть. Месяц назад Финкенштейн доносил королю Фридриху, что дружба между «важным и смелым приятелем крепка как никогда». «Важным» прозывался вице-канцлер Воронцов, «смелым» посол-конспиратор называл Лестока.
В этой же депеше Финкенштейн сообщал, что «важный и смелый» нашли способ преклонить на свою сторону тайного советника Исаака Павловича Веселовского, знающего многие тайны Бестужева. Расшифровывая эту депешу, Бестужев только что зубами не скрежетал, помнится, кончик пера весь изжевал, а потом сам с утра поехал в Иностранную коллегию, дабы устроить там примерный разнос. Веселовского, конечно, не тронул, потому что не каждой похвальбе финкенштейновой можно верить,но дружбу водить с Исааком Павловичем перестал.
Удивительная вещь эти депеши в цифрах! Лукаво и ласково улыбаясь, читал в них Бестужев, как заверяет Воронцов Финкенштейна, что не будет в них слишком откровенным, потому что он-де, Бестужев, может перехватить оные бумаги, ибо не жалеет на то ни трудов, ни денег. А Финкенштейн не верит, отмахивается и пишет, пишет, что Лесток-де деньги получил от прусского короля и просит заверить его в своем усердии (шельма Лесток, ужо тебе!). Этот бедолага-посол имеет наглость просить Лестока повлиять на государыню, дескать, негоже посылать русские войска к Рейну, это неблаговидно с религиозной точки зрения. Фридрих уж Саксонию занял, на Силезию рот раскрыл, огнем и мечом по Европе — это, вишь ты, благовидно и с религиозной точки зрения, и с прочей, а вот затушить войну, навести в Европе порядок, чтоб справедливость восторжествовала, это неприлично и неблаговидно!
Бестужев умакнул перо в красные чернила, обвел имя Лестока словно кровавым картушем, а на полях написал дрожащей рукой:
«Христос в Евангелии глаголет, не может раб двум господам работати — Богу и Мамоне!»
Это была одна из слабостей канцлера — не мог он читать депеши, чтобы тут же в письменной форме не ответить врагам своим. Пусть не прочитают они его виршей. Господь прочтет и рассудит, что правда на его стороне.
«Червь ничтожный, эшафот мне строил!» Ему казалось, что Лесток всегда его ненавидел, всегда стоял на его пути. Однако это не было правдой. В 1741 году, когда государыня воцарилась на троне, именно Лесток помог Бестужеву вернуться из ссылки и обеспечил ему место вице-канцлера. Все историки цитируют оброненную Елизаветой фразу: «Лесток, ты готовишь себе пучок розог», мол, ты хлопочешь о Бестужеве, а он тебя потом и высечет. Семь лет назад легкомысленный лейб-медик не придал этой фразе никакого значения. Однако судьба рассудила иначе.
Если бы задачи Лестока и Бестужева совпадали, то они могли бы не только сотрудничать, но и дружить. Оба знали цену деньгам, были гурманами в еде и благородных напитках, понимали красоту интриги и во власти святого азарта одерживали победы на зеленом сукне. С шакалом лучше дружить, чем с этим Лестоком! Лейб-медик считал, что вся необъятная Россия у него в кармане. Уже за одно это следовало поставить его на место! Не Россия для тебя, любезный, а ты для России. Какие только ловушки не расставлял Лесток, чтобы убрать вице-канцлера. И архив у Бестужева похитили, и лопухинское дело придумали, и Ботту, посланника австрийского, сюда приплели. Лесток с Шетарди потирали руки — вот еще чуть-чуть — и победим, вице-канцлера под топор или в ссылку, и восторжествует французская политика.
Сорвалось… Шетарди покинул Россию, над Лестоком нависла тогда угроза опалы, но уничтожить его, размазать, чтоб духу не было, Бестужеву тогда не удалось.
Не получилось тогда, получится теперь. И кличка-то у него какая независимая — Смелый! Каждая расшифрованная депеша давала канцлеру новую пищу для негодования, но и затягивала бант на толстой шее — Погоди, смелый, скоро этот бант станет удавкой…
В последнем письме в Берлин Финкенштейн приводил слова потерявшего совесть Лестока: «…одного боюсь, как бы Бестужев по бестолковости не задержал продвижения русской армии и тем не спас ее от неминуемого поражения». Богомерзкие эти слова были сказаны Лестоком мальтийскому рыцарю Сакромозо. Какое дело острову Мальта до прусских дел? И вообще, надобно поразведать, чем промышляет в России Сакромозо, с кем водит дружбу этот рыцарь. Уж не ряженый ли он?
Проверил… Сакромозо водил дружбу со многими, около Иностранной коллегии вертелся, но более всего заигрывал с великой княгиней и Лестоком.
Бестужев долго и серьезно готовился к разговору с императрицей: депеши были подобраны в должном порядке, нужные места не только подчеркнуты красными чернилами, но и переписаны на отдельные листки крупным, каллиграфическим почерком. Но Бестужев знал: главное должно быть не написано, а сказано, и сказано в такой форме, чтобы государыня все поняла. И слово он достойное нашел — «пресечь»!
Произнося это слово, канцлер энергически взмахивал рукой, некрасивое лицо его наливалось кровью. Но тут была и некая тонкость. Объяснить, что именно пресечь, надобно было одной короткой фразой. Если не сможешь, начнешь для объяснения употреблять сложносочиненные предложения с предлогами и союзами, то можешь быть уверен — разговор ты прошляпил,
Депеши Финкенштейна государыня читать не будет — слишком долго и путано. Поэтому надобно заостриться на деталях. Пойдем дальше… Про арестованного Сакромозо государыня ничего знать не должна — пока. Беспричинный арест мальтийского рыцаря пахнет международным скандалом.
Но ведь никто и не собирался держать в крепости этого иностранного красавца. Надо было тихо и без шума услать его за пределы России. Нашли простой способ скомпрометировать: появление Сакромозо в покоях великой княгини — событие политического порядка! Да и Екатерину лишний раз не мешало поставить на место. Арест прошел тихо, незаметно.
Однако великую княгиню удалось поставить на место более простым способом, без упоминания имени Сакромозо. Кто же знал, что, когда Сакромозо явится вечером во дворец, на него уже будет иметься столь серьезный компромат, что его не из России высылать, а судить надобно!
Вот ведь как в жизни случается! Сядешь, например, в жаркий полдень под дерево в размышлении, чем бы жажду заглушить, и в этот самый момент с дерева, о котором ты и не знал, что оно яблоня, валится прямо тебе в руки сочный плод. Словно ты Ньютон какой — прямо в руки и яблоко!
Этим сочным плодом (канцлеру не понравилось сравнение, и он поправился мысленно), этим неожиданным подарком был труп купца Гольденберга, обнаруженный на маскараде. Кто его убил, зачем — неважно, найдут, главное, все карманы покойника были набиты тайными письмами.