Шрифт:
Глава 1
— Иди на хрен. — Ровно и жизнерадостно заявил при всём честном народе столичному гостю десятник (на самом деле, находившийся в чине полусотника, просто сейчас под его началом десяток был не простой, а к той самой полусотне приравненный).
— Ты же понимаешь, что можешь уже сейчас начинать копать себе могилу? — вежливо спросил стоящий напротив него чин из какого-то хитрого подразделения чуть ли не безопасности самого короля (тс-с-с…).
— Это тебе кто сказал? Твоя бабушка? — проникновенно склонил голову к плечу десятник-полусотник, всем видом
О которых в данных обстоятельствах, разумеется, и речи идти не могло.
— Так передай ей, старушке-то своей, что годы её уже преклонные, и мнится ей многое, — на первый взгляд, вежливо и с соблюдением всех правил чинопочитания продолжил несговорчивый. — Здесь я командую, а не она. И не её внук.
— Я забираю у тебя командование над подразделением. Этих, — столичный кивнул на пару подростков из местного народа, сжавшихся комком на земле и испуганно глядящих по сторонам, — надлежит немедленно выспросить так, как полагается. — Здесь соглядатай многозначительно поиграл бровями. — Затем отправиться в места, где сейчас находится их родня и…
— Не сегодня-завтра договор с ними будет подписан. Начать их расспрашивать сейчас — всё равно что сразу прирезать. Вначале их; потому, что своим обо всём обязательно расскажут. Потом самих себя. — Буднично пожал плечами молодой коренастый гном, носящий, кроме прочего, нашивку за награду первого ранга. — Потому что отсюда за такое уйти не дадут.
Служивый не вдавался в лишние детали, но по общей ситуации было понятно: откровенничать добровольно пленные не станут. Да и пленными они, по большому счёту, не были, поскольку некоторая часть войска подгорного короля помогала одному роду местных замириться с другим родом.
Обычная междоусобная свара, в которой соседи, решив половить рыбу в мутной воде, одновременно греют руки и выступают в роли миротворца (который сам себя потом одарит от щедрот той из сторон, которая возьмет верх).
Как назло, противостоящие местные кланы восстановили отношения между собою раньше времени и уже совместным дружественным кагалом заявили Подгорному королю о дальнейшей нежелательности его войск на своей территории.
К сожалению, в финансирование этой экспедиции одним из гномьих правителей было вложено слишком много денег, а военными приобретениями на местах расходы пока не окупились.
Столичный чин наверняка имел какие-то неафишируемые инструкции, но сказать вслух о них никак не мог — потому что это прямо противоречило бы декларируемым сверху доктринам.
— Пленных резать не дам. Командование уступлю в тот же момент, как ты предъявляешь мне свой мандат на то, сделанный по форме. Слова — они ведь мало весят, — пояснил свою позицию десятник. — Не дай бог, случись с тобой что по дороге — а отвечать потом за твоё командование мне? И кому я докажу потом, что ты мне, честное слово благородного человека, устно на чужой территории приказ отдавал? — последние слова десятник-полусотник сказал, явно насмешничая и гнусавя.
Было и то, о чём он умолчал.
Во-первых, десяток этот и ранее действовал вопреки декларируемым доктринам, только вот подчинялся он иному полусотнику. Который, в свою очередь, добросовестно погиб, пытаясь совместить личный (и столичный) материальный интерес с «благодетельством» в адрес местных.
Во-вторых, полусотня самого говорившего так же добросовестно полегла почти в полном составе, прикрывая вывоз, как оказалось, всего-то большой партии металла. Банковского…
В-третьих, и этот столичный, и новополученный под команду десяток были не в курсе: у местных давно уже в ходу был артефакт, который ночью по выделяемому теплу разумного или зверя весьма легко находил последних хоть в складках местности, хоть под слоем снега или земли, хоть закрытых кустами.
Что великомогучий десяток, что столичный деляга (ну явно же не солдат) относились ко всему здесь свысока и наплевательски.
А бывший полусотник, ныне десятник — наоборот. Благодаря кое-какому семейному наследству, изменения в оснащении местных он заметил не вчера и не сегодня. И внёс на то свои поправки, как в планах, так и в действиях.
В словах ершистого гнома по имени Бронкс был свой резон. Смещать рукоположенного командира надлежит с соблюдением неких процедур, включающих, помимо прочего, целый ряд должным образом изготовленных документов.
Естественно, у столичного хлыща этих бумаг с собой не было и быть не могло.
— Всё оформим сразу же, как только обратно вернемся, — брезгливо процедил тот, всем взглядом изображая впечатление от близкого знакомства с вонючей мокрицей.
— Ну вот как вернёмся обратно, и как всё оформишь — так сразу и приходи, — покладисто кивнул Бронкс и дружелюбно упер ствол своего самострела под челюсть чиновнику.
— А теперь топал бы ты к себе, от греха подальше. А то ведь и дрогнуть могу. — Бронкс смотрел на собеседника бестрепетно и не мигая.
Краем глаза не выпуская из поля зрения и десятка, который был явно на стороне столичного, но против уставов пока не пёр (всё же, слишком много чинопочитания в этих «особых» отрядах).
…
На самом деле, десяток тоже был не прочь погреть руки.
Вид удалившейся верхом и галопом пары местных наполнял всех, кроме Бронкса, тоской и печалью: с кочевого стойбища наверняка было что взять, надо только выяснить, где оно.
На то и рассчитывали, перехватывая подростков.
Но всё испортил новый командир. Дослужившийся до немалых чинов, он был снят с обычной линейной полусотни (которая и погибла, честно говоря, по их вине); и вместо дальнейшего продвижения по службе определён на этот не совсем обычный десяток. В жаловании, кстати, был изрядный выигрыш; в статусе тоже.
— Ты ведь можешь и до дома не добраться с таким подходом и гонором, — будто скучая, изливал желчь столичный.
— У-у-у, как всё запущено… — пробормотал Бронкс.
После чего невзначай покрутил между пальцами амулет смертника.
Стоила вещица немало, но из семьи десятник-полусотник происходил непростой. Собирая его сюда, родные нашли способ передать её в руки. Теперь вот пригодилась.
Невзрачный набор самый простых камней в оправе не самого дорогого металла, благодаря каким-то хитрым фамильным рунам, передавал всё происшедшее на другой такой же амулет. Который находился, не пойми где.