«Гарем» Лорда
Шрифт:
— Его-то за что? И где он нахватался подобных знаний?
— Ха. Мы-то с тобой подобным не интересовались, но когда-то в столице существовал имперский музей, где всем желающим, давно забывшим, что и как — предлагались экзотические занятия. Старик там и начальствовал. Но позволил себе нелицеприятно высказаться об инквизиции, правительстве и даже самом императоре. К тому же в процессе дознания выяснилось, что он много лет скрывал от святой инквизиции психическое заболевание своей внучки-сироты. — Вильм по привычке стрельнул глазами через плечо, — Сам понимаешь, что за такое и ему и ей, однозначно грозил
Пряча глаза, Рыжий тыкнул его кулаком в плечо, резко развернулся и не оглядываясь направился к выходу из прогулочного дворика…
Глядя на чуть покачивающуюся, удаляющуюся спину старого приятеля, Лорд усмехнулся. Они оба никогда не любили сентиментальностей и неизбежного пафоса прощальных слов…
Глава 8. Ева
Шум и гул людских голосов они услышали заранее — еще до того, как выбрались на плато. Остановившись у крайних зарослей весьма густого кустарника, Виктор не спешил выходить из-под защиты скрывавшей их зелени, на открытую каменистую поверхность, лежавшей впереди площадки. Мужчина обернулся к своим напрягшимся, насторожившимся спутницам, ободряюще улыбнулся им и приподнял ладонь, призывая девушек остановиться.
— Не будем торопиться, дамы. Будет лучше сначала немного осмотреться.
Ева хотела возразить ему и напомнить, что там, куда они шли, сейчас в окружении бог весть кого находится её единственная сестра, но тут же, разглядев среди уже стоящих на ногах людей Бренди — которой в данный момент ничего не угрожало, сдержалась и промолчала.
И действительно её старшей сестренке пока не грозило ничего — кроме разве что смерти от испуга. Крест-накрест накрыв ладонями плечи — словно замерзнув, Брен оторопело застыла на месте и глазами потерявшейся домашней декоративной собачонки растерянно и испуганно оглядывала непонятную и незнакомую ей доныне окружающую реальность. Явно искала и не могла найти свою непутевую младшую сестру, что пугало её еще больше. Хотя эту нарастающую тревогу, вероятно хоть немного должна была смягчить набедренная повязка, изготовленная Евой — которую перед походом в лес, она засунула под тело спящей сестры. Сейчас Брен была единственной женщиной на плато, щеголявшей в «одежде».
— И чего же ждет этот Виктор? Что такого важного он пытается высмотреть, сидя в кустах? — с легким раздражением и неизвестно у кого, спросила Ева про себя. — У Бренди скоро одновременно и шея вывихнется и сердце не выдержит!
— Держитесь рядом, чуть позади меня и старайтесь не привлекать к себе лишнего внимания, — наконец через плечо бросил девушкам мужчина, поправил повязку, перехватил палку с закрепленным в торце камнем и решительно двинулся вперед.
— Что ты там разглядел? — спросила, а скорее пропищала Ева, неожиданно для неё самой ставшим слишком уж звонким голоском.
— Ничего необычного. Сейчас на месте получше присмотримся, — пообещал ей Виктор, поводя слегка запрокинутой назад головой от плеча к плечу.
Ступив на твердую поверхность плато, Элен первым делом нагнулась и вдобавок к своему шесту, подобрала с пыльной земли острый длинный каменный осколок, формой похожий на тот «зуб», что сейчас был «за поясом» у Виктора. Покосившись на действия спутницы, Ева решила последовать её примеру и тоже принялась взглядом исследовать землю в поисках какого-нибудь подходящего аналога.
— Брось! — произнес мужчина, снова каким-то необъяснимым чутьем углядевший манипуляции брюнетки за своей спиной и пояснил, — Палки хватит, если что. Пока не время демонстративно вооружаться. Если навалятся всерьез — камень тебя не слишком выручит, а вот спровоцировать агрессию слишком активным внешним милитаризмом — можно запросто. Особенно девушке. — И помолчав, понижая голос, добавил, — Вообще: если наши дела пойдут не очень радостно — не дурите и не раздумывайте. Совсем. Просто бегите — не дожидаясь, пока все станет совсем уж худо.
Растерянно переглянувшись, девушки промолчали.
…На первых двух десятках пройденных шагов, их появление осталось незамеченным для подавляющего большинства находящихся на плато — уже стоящих на ногах или сидящих на земле людей.
Кроме одного: приближающегося к пожилому возрасту мужчины среднего роста с невзрачным, неброским и незапоминающимся морщинистым лицом, увенчанным хищным ястребиным носом, с сухим, но крепким телом, густо покрытым татуировками и острым колючим взглядом внимательных бесцветно-холодных глаз.
Ева не была уверена, но ей все же показалось, что Виктор и этот, несомненно, весьма опасный горбоносый человек с пугающими её неприятными глазами, обменялись не только взглядами, но и короткими, почти не заметными со стороны кивками.
Над площадкой стоял негромкий гул множества голосов. Словно растревоженный пчелиный улей гудел. Беспокойно, смятенно и озабоченно.
Люди не расходились в стороны — видимо их пугала непроницаемая для взглядов стена леса. Они сбились во множество тесных кучек и активно что-то обсуждали. Хотя конечно и так понятно что — недавнее пробуждение в иной реальности и свое нынешнее положение.
Сразу же бросалась в глаза, пожалуй, основная сейчас деталь: три наиболее ярко выраженных сообщества — образовали свои, обособленные от посторонних группы. Бывшие заключенные разместились отдельно от императорских гвардейцев и тирийцев. Две последние общности также не стремились сливаться друг с другом и остальными людьми.
…- Йюу-утурлрлилололи! — на манер тирольских песен, внезапно придурковато заверещал один из недавних арестантов. Его тощие ноги с широкими, как будто расплющенными коленными суставами, словно сами по себе разболтанно выплясывали что-то непонятное. Между них вихлясто болтался половой член не отягощенного ненужными комплексами «танцора». Ева с гадливостью отвела глаза от этого не слишком приятного зрелища.
— Не дурошлепь, Кермит, остынь до поры! — почти не разжимая бледных и тонких, похожих на земляных червяков губ, посоветовал ему «опасный», чуть заметно покривив своим обильно оплетенным глубокими морщинами лицом. И хотя горбоносый говорил весьма негромко, видимо исключительно для своего внутреннего круга, но его хрипловатый низкий и холодный голос с «ржавчиной», был услышан практически всеми на площадке.
— Так свобода же, Гриф! Вот я и… — дурашливо удивился узколицый и при этом широкоротый просто до безобразия «танцор».