Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

Губерман Игорь Миронович

* * *

Мы все — опасные уроды, мы все достойны отвращения, но в равнодушии природы есть величавость всепрощения.

* * *

В горячем споре грудь на грудь уже не видя ничего, войдя в азарт, не позабудь на ужин выйти из него.

* * *

Мы из любых конфигураций умеем голос подавать, мы можем стоя пресмыкаться и

на коленях бунтовать.

* * *

В любви, трудах, игре и спорте, искусстве, пьянстве и науке будь счастлив, если второсортен: у первосортных горше муки.

* * *

Война ли, голод — пьет богема, убийства, грязь — богема пьет, но есть холсты, но есть поэмы, но чьи-то песни мир поет.

* * *

Мы часто ходим по воде, хотя того не замечаем, висим над бездной в пустоте и на огне сидим за чаем.

* * *

Безумство чудаков — их миллион толкующих устройство мироздания — вливается в витающий бульон, питательный для вирусов познания.

* * *

Зря нас душит горечь или смех, если учат власть интеллигенты: в сексе понимают больше всех евнухи, скопцы и импотенты.

* * *

Не ограничивайся зрением, пусть обоняние не чахнет: что привлекательно цветением, порой кошмарно гнилью пахнет.

* * *

На трупах и могилах вдруг возник шумливый рай пивных и кабаков, и лишь «за что боролись?» хилый крик стихает у последних стариков.

* * *

Духа варево и крошево нынче так полно эрзацев, так измельчено и дешево, что полезно для мерзавцев.

* * *

Я не борец и не герой, но повторить готов над плахой: во всех суставах свихнут строй, где не пошлешь мерзавца на хуй.

* * *

От наших войн и революций, от сверхракет материковых приятно мысленно вернуться к огням костров средневековых.

* * *

Мы все — душевные калеки, о чем с годами отпечалились, но человека в человеке найти, по счастью, не отчаялись.

* * *

Какое ни стоит на свете время под флагами крестов, полос и звезд, поэты — удивительное племя — суют ему репейники под хвост.

* * *

Свистят ветра, свивая вьюгу, на звездах — вечность и покой, а мы елозим друг

по другу, томясь надеждой и тоской.

* * *

Когда вокруг пируют хищники, друг другом чавкая со смаком, любезны мне клыками нищие, кому чужой кусок не лаком.

* * *

Одно за другим поколения приемлют заряд одичания в лучащемся поле растления, предательства, лжи и молчания.

* * *

Стреляя, маршируя или строясь, мы злобой отравляем нашу кровь; терпимость, милосердие и совесть — откуда возникают вновь и вновь?

* * *

На всем человеческом улее лежит сумасшествия бремя; изменчив лишь бред, а безумие скользит сквозь пространство и время.

* * *

Неизбежность нашей смерти чрезвычайно тесно связана с тем, что жить на белом свете людям противопоказано.

* * *

Просветы есть в любом страдании, цепь неудач врачует случай, но нет надежды в увядании с его жестокостью ползучей.

* * *

Когда б остался я в чистилище, трудясь на ниве просвещения, охотно я б открыл училище для душ, не знавших совращения.

* * *

У страха много этажей, повадок, обликов и стилей, страх тем острее, чем свежей, и тем глубинней, чем остылей.

* * *

Наплевать на фортуны превратность, есть у жизни своя справедливость, хоть печальна ее однократность, но прекрасна ее прихотливость.

* * *

Просачиваясь каплей за года, целительна и столь же ядовита, сочится европейская вода сквозь трещины российского гранита.

* * *

В года рубежные и страшные непостижимо, всюду, молча ползут из нор кроты вчерашние, зубами клацая по-волчьи.

* * *

Природа позаботилась сама закат наш уберечь от омерзения: склероз — амортизация ума — лишает нас жестокого прозрения.

* * *

Живешь блаженным идиотом, не замечая бега лет, а где-то смерть за поворотом глядит, сверяясь, на портрет.

* * *

Из глаз, разговоров и окон озлобленность льется потоками, грядущего зреющий кокон питается этими соками.