Гарпия в Академии
Шрифт:
Риттер лежал на усыпанном осколками полу. Правая брючина распорота от колена до бедра, пиджак распахнут, жилетка пропиталась кровью. Бледное лицо человека, не успевшего испугаться, чуть приоткрытый рот, темные волосы, припорошенные серыми хлопьями пепла.
На фоне Риттера, раскинувшего в вечном покое руки, отбивающийся от лекаря Кьяри-младший казался отвратительно живым.
Не в силах смотреть на это удручающее зрелище, я опустила веки и застонала.
Великие небеса, не того.
Я спасла не того.
Каждый выбирает по себе…
Наш выбор всегда падает на ту сторону, которая нам симпатична по определенным критериям. Каждый решает это в силу своего мировоззрения и принципов жизни. У каждого есть определенный базис жизненных установок, которые все мы трактуем по-разному.
Кто-то даже зовет это собственным мнением.
Трагедия в том, что если мы встречаемся с какими-либо вопросами впервые в жизни – то ориентируемся на ответы большинства. Например, следуем общевидовому заблуждению в первую очередь спасать женщин и детей.
Вот только «общественное мнение – заведомо ложное мнение, так как большинство людей полные идиоты».
Ладно, не буду разглагольствовать.
Если коротко, то я полезла спасать пацана.
Я идиотка.
Глава четвертая
Горькая правда
– Госпожа гарпия, – окликнул меня Кьяри, – заканчивайте страдашки и подключитесь к расследованию.
Я как раз разглядывала обломок парты, где чья-то рука нарисовала несмываемым маркером красную кнопку и приписала снизу: «Кнопка выключения лектора. При отказе вырубить вручную». Подняла взгляд на зеленоглазого великана, вздохнула и поплелась на помощь. Логика подсказывала, что с одного удара эту тушу вырубить не получится, а вот портить драконьи нервы никто не запрещал.
Кьяри уже облетел периметр Академии, вычисляя силу, направление и источник удара, и… ни фига не понял. Галактион Белозерский усердно думал, но там напрягались скорее морщины на лбу, чем извилины. Лекари с трудом увели сопротивляющегося Кьяри-младшего, все порывавшегося выразить мне свою благодарность за спасение жизни.
В воздухе, поочередно шмыгая носами, висела уже знакомая тройка духов-защитников. Их призрачные лица были до того скорбными, что даже мне захотелось подсластить пилюлю и развеять неумех к чертовой бабушке.
– Ну-с? Чего хотели?
Огромная ладонь грубо сцапала мое плечико и подтянула ближе к остаткам окна.
– Мы хотели подробностей, – процедил Эрг Гай Кьяри. – Риттер мертв, а у вас даже перышко не пострадало.
– Это вы так завуалированно благодарите меня за спасение сына? – насмешливо уточнила я.
И так не слишком приятное лицо декана перекосило еще сильнее. Драконище кривил губы в нехорошей ухмылке, прищуренные глазки пытались пробурить во мне две симметричные дырки, ладонь, все еще сжимающая плечо, проверяла уровень моего болевого порога.
– Потом подеретесь! – встал между нами Белозерский, вынудив Кьяри выпустить меня из стальной хватки. – Госпожа Браун, как по-вашему, что здесь случилось?
– Тут случилась ЖОПа… – честно высказала я свое авторитетное мнение, подумала и добавила: – Полная ЖОПа.
Кьяри бросил на ректора красноречивый взгляд, в котором читалась мольба придушить меня на месте, но, к счастью для этих невежд, в выжженную аудиторию забежал профессор Хельмерг.
– Полностью согласен, коллега! – заявил старичок и, прихрамывая, двинулся к нам. – У меня мелькнула мысль, что это может быть «клич» или «безумие»… О боже, какая высота! Как вы стоите так близко к краю? Но это точно ЖОПа. Полная ЖОПа.
– Живой оттиск памяти, – пояснила я для несведущих, пока единственного знающего профессора не упекли в психушку, сославшись на профессиональное выгорание. – Заклинания старых магических школ Угуланского хребта. Тамошние знатоки умели консервировать коллективные эмоции, чтобы после использовать их силу в бою.
– В зависимости от количества особей, испытывающих одинаковую эмоцию, – подключился к объяснениям профессор Хельмерг, – живой оттиск памяти принято делить на три вида: четверть ЖОПы – до десяти жертв, половина – до тридцати, полная – до ста и выше.
– Думаю, в нас прилетело «живое сожжение» или что-то в этом духе, – заключила я.
Ректор с деканом переглянулись.
– Хотите сказать, – медленно начал Белозерский, – что кто-то расшифровал записи старых магических школ, заживо сжег сотню разумных существ и законсервировал их память об этом лишь для того, чтобы нанести удар по Академии?
– Чтобы убить профессора Риттера, – поправил Кьяри, испытующе глядя на меня. – Госпожа Браун, мы можем переговорить с вами наедине?
Я скрестила руки на груди и пожала плечами. А что оставалось?
Сказать: «Нет, что-то не хочется интима»? Так когда дракона останавливал отказ. Гордо задрать подбородок и послать ящера лесом? Так дракон, почуявший зацепку, хуже добермана, вцепившегося в штанину вора. У последнего хоть есть шанс свалить, оставив собачке на память клок ткани, у меня – никаких.
До кафедры мы шли как образцовый надзиратель и заключенная – я, вся такая гордая и несломленная, впереди, бдительный Кьяри, как огромный вулкан, из которого вот-вот хлынет лава, сосредоточенно сопел в затылок. Спугнув двух молоденьких аспиранток, переминающихся у дверей, декан впустил меня внутрь камеры, то есть кафедры, и запер дверь. На замок. Подумал и повесил заклинание тишины. Подумал еще, и по всему кабинету, включая окна и дверь, засверкали светло-зеленые искорки заклятия сдерживания.
Это он меня так боится? Или за собственное спокойствие не отвечает?
– Марсия, – заговорил Кьяри, разворачивая ближайший стул и седлая его задом наперед, – давайте на минуту представим, что я не дурак…
Ой, как-то сомнительно.
– Настолько не дурак, что с самого начала стал думать о вас в ключе «она хитрее и умнее всех нас».
Та-а-а-ак, а вот такой вариант мне уже не по душе.
– Когда я говорил, что изучил ваше личное дело, то не врал. – На тонких губах обозначилась самодовольная улыбка. – Большинство моих коллег увидели ваши черные крылья с красной окантовкой, сверились со справочными данными по ар-теро и пришли к выводу, что бояться военного историка бессмысленно. Я же заглянул чуть глубже…