Гарпия. Одержимая местью
Шрифт:
— Фаина! — позвала я, вглядываясь в окна. Может быть, Хосе Игнасио и Джеймс у неё в доме.
Никто не вышел, и только пёс скалил клыки, стоя на задних лапах. Я растерянно вышла на дорогу и посмотрела по сторонам — никого. Все как сквозь землю провалились. Не зная, где искать Хосе Игнасио и Джеймса, я подумала вернуться к Лилии, но неожиданно меня окликнул взволнованный голос Фаины:
— Даша, беда!
Фаина вышла из ворот Элфи с полотенцем на плече, словно собиралась в душ. Его дом располагался напротив и наискосок от дома Фаины, как дом Окуневых по отношению к поместью Намистиных. Я побежала к ней. Сердце заколотилось быстрее. Только бы ничего не случилось! Только бы смертельная опасность не угрожала ни Хосе Игнасио, ни Джеймсу!
— Он мёртв! — плакала Фаина,
— Кто он? — спросила я, не помня себя от волнения. Неужели «гарпией» всё-таки была не София? Неужели «гарпия» продолжает свою кровавую игру? Или их всё-таки было две? Кто ляжет в пятый гроб за время моего пребывания в посёлке? Больше всего я боялась потерять Хосе Игнасио, потом — Джеймса; Лилии вроде бы ничего не угрожало, когда я оставила её одну. Все мысли во мне перевернулись и распухли как желатин в холодной воде.
— Джеймс… — плакала Фаина, указывая на дом Элфи. — Джеймс и Хосе Игнасио… У меня поломалась лестница, и они пошли к Элфи попросить лестницу. Я говорила, что не нужно — завтра отец бы починил мою лестницу, или я сама… Это сено…
— Кто умер, ты лучше скажи, — не выдержала я и сорвалась на неё, — мне не интересно, что там у тебя с сеном. Где Хосе Игнасио и Джеймс?
— Там, — Фаина махнула рукой и громко высморкалась в полотенце. — Элфи убило током.
— Элфи убило током, — отчаянно повторял Джеймс, когда мы с кислыми минами сидели в виноградной беседке под тусклой оранжевой лампой, облепленной мошками. — Это мы его отвлекли. Если бы не лестница, если бы Фаине не взбрело в голову убрать сено, если бы не пошли к нему…
На первый взгляд типичный несчастный случай, вот только экспертиза установила, что Элфи умер на сорок минут раньше, чем Хосе Игнасио и Джеймс пришли к нему за лестницей, и в его кармане была найдена карта Таро, символизирующая слезы и смерть любимого человека.
— Он лежал на полу с отверткой в руке, — продолжал свой рассказ Джеймс. — Как живой, словно устал и прилег на бок отдохнуть, а в волосах белели частые седые пряди, которых раньше я не замечал. Его круглое умиротворенное лицо с желтоватой щетиной не выражало ужаса. Наоборот, казалось, что он улыбается во сне. Уши, его заостренные отогнутые уши, были розовыми, как у белого кролика. Странно. Будто его тягали за них, как именинника, или в краску вогнали. Во всяком случае, уши в отличие от бледной кожи его дряблых щек выглядели самыми что ни на есть живыми, и я ошибочно понадеялся, что Элфи придёт в себя, как только я дотронусь до его плеча. Он был теплый, но на ощупь как мешок с цементом — тяжелый. Мы попытались приподнять его. Хосе Игнасио приложил руку к его шее, и сказал, что он мёртв. Какая же паника меня охватила. Этого не передать словами. Я начал трясти его, не теряя надежды. Хосе Игнасио оттолкнул меня и начал делать Элфи массаж сердца, но всё безрезультатно. Я ошарашено смотрел то на Элфи, то на руки Хосе Игнасио, то по сторонам: на детали розетки, болтики, торчащие со стены оголенные провода. Элфи не выкрутил пробки на счетчике — из дальней комнаты доносился звук включенного телевизора: программа новостей «Время». Мы не вовремя пришли к Элфи за лестницей. Не вовремя. Одно неосторожное движение, и Элфи прикоснулся к проводам. Я, конечно, не видел раньше убитых электрическим током, но я почему-то думал, что кожа в месте соприкосновения с проводами, должна бы быть обугленной, — неуверенно он подошел к вопросу к Хосе Игнасио, как к доктору: — почему на руках Элфи не осталось никаких следов?
Хосе Игнасио задумчиво сидел перед тарелкой окрошки, перемешивая ложкой содержимое и подперев кулаком голову:
— Я тоже на руках ожогов не заметил, — ответил он вполголоса. — Может, он едва коснулся и тут же одернул руку, а может он плечом задел провода, когда приподнимался, услышав лай собаки.
Мы молчали.
— Когда-то на шахте один шахтер ремонтировал высоковольтную линию, — продолжал Хосе Игнасио, — от него осталась лишь кучка пепла.
Так и закончился вечер разговорами на плачевные темы, но давние истории, случившиеся в посёлке с пятидесятых годов двадцатого века, мы обсуждать не будем — они не имеют отношения к истории о «гарпии»
La parole est d'argent, le silence est d'or.
Слово — серебро, молчание — золото.
Итак, Джеймс увёл Лилию ночевать к себе. Она как порядочная девушка отнекивалась, но после недолгих уговоров согласилась, условившись, что спать они будут на разных кроватях. Ох, уж эти невинные страсти! Но это и правильно, пусть поухаживает хотя бы пару месяцев, если, конечно, Лилия не уступит его напористости в ночь, предвещающую грозу. Разве не романтично впервые заняться любовью под аккомпанемент дождя?!
Хосе Игнасио выглядел уставшим и не настроенным на романтику. Он не последовал примеру Джеймса и не звал меня к себе, а я и не напрашивалась, естественно. Я не боялась спать одна — я давно вышла из возраста, когда боятся темноты, грома и молнии, приведений и одиночества. Мы поцеловались и разошлись по домам.
Начал накрапывать мелкий дождик. Он стучал в оконные стекла, бил по крыше, издалека долетели отголоски грозы. За задернутой занавеской было темно и мокро. Я подумала — дождь успокоит мою бурную фантазию, я отвлекусь и крепко усну, не думая о смерти Элфи. Тогда я еще знать не могла, что он очередная жертва убийцы, но всё равно не единожды предполагала это. София ведь не объяснила в своём предсмертном письме, откуда знала шифр сейфа Намистиных, откуда у неё взялась шахматная фигурка, не объяснила, почему она подписалась тогда буквой «Э». Или вовсе не София свечками выложила слово «ведьма» и не она истинная убийца? Что если её убили, подстроив самоубийство? Но за что? От подобных мыслей мне и не спалось.
Я слушала дождь и, лежа на кровати, смотрела на струйки воды, стекающие по темно-синему стеклу. На долю секунды спальня озарилась розовым светом — небо раскололось, загремел гром. Я соскочила с постели, расправив ночную тунику из нежного хлопка, и подошла к окну, отдернула занавеску и нагнулась, облокотившись о подоконник. Ничего нельзя было разобрать — всё слилось в мокром холодном мраке. И что я хотела увидеть? Знаю только одно — мне не хотелось спать. Я ждала чего-то. Как фотограф ждет удачный момент, но только без фотоаппарата.
После того, как батюшка освятил дом Лилии, я думала, что дух Софии больше не появится, и уж тем более её заблудшая душа не станет приходить ко мне, но она пришла. В той самой пустой комнате с отклеившимися обоями, с рассохшимся полом с широкими щелями, где стоял гроб Каллисты Зиновьевны, заскрипели половицы — медленно, протяжно. Я внимательно прислушалась, развернув голову вполоборота. Шагов не было слышно — только непрекращающийся скрип.
На цыпочках я вышла из спальни и, минув небольшой коридор, остановилась в дверном проёме, не решаясь идти дальше. По кругу, словно вокруг исчезнувшего гроба, ходила прозрачная светящаяся тусклым голубо-фиолетовым неоном раздетая София. Она не обращала на меня внимания. Её веки были опущены; большой рот приоткрыт; вытянутое лицо как силиконовая маска не шевелилось. Только ноги сгибались и разгибались в коленных суставах и в конечностях. Я сглотнула, пораженная нереальным зрелищем. От духа, как от собаки лучше не убегать, — подумала и боязливо шагнула вперед, но не стала идти дальше. Ассоциации! Меня мучили ассоциации с гоголевским Вием. «Откройте мне веки!» — хотелось убежать под дождь и смыть с себя как выступивший пот это наваждение.
Дух Софии наматывал круги. По изогнутой крючком спине, бледно светящейся неоном, неподвижно лежали такие же бледные прозрачные голубо-фиолетовые волосы. Фигура подобная гитаре, ягодицы как две сдобных булки, короткие сильные ноги и руки, опущенные по швам, вздутый живот и обвисшая грудь в форме груш — такой я видела Софию. Страшно было подумать, что за монстр сидит в этом образе призрака и как он проявит себя на этот раз.
Ударил гром, и дух Софии медленно, словно стыдясь наготы, повернулся ко мне лицом. Я потупила взгляд, опасаясь, что София распахнет глаза, и зеленые угольки колдовским огнём ослепят меня.