Гарри Поттер и Лес Теней.
Шрифт:
— Ступефа-а-ай!!! — орал он, яростно взмахивая палочкой и отправляя очередной камень, он же подручное средство, в стенку напротив прямо над головами учеников. в результате все орали и разбегались. И хотя эффективности приобретенным заклятиям поведение Годрика не убавляло, его простонародная дикость иногда коробила Гарри.
Но хуже было другое: сидеть рядом с Роном и не иметь возможности поговорить с ним — они упорно дулись друг на друга, несмотря ни на что, — было слишком тяжело. Это — всего лишь желание, всего лишь один из мучительных приступов, которые так часто случаются с парнями в нашем возрасте, пытался объяснить Гарри себе поведение Рона, но его друг был другого мнения. Он считал, что Гарри не вправе вмешиваться в его жизнь и оспаривать его выбор, и Гарри, разозлившись, забыл, что раньше пытался объяснить роновы поползновения всплеском гормонов. Он постановил для себя, что считает поведение приятеля не чем иным как предательством, а влюбленные взгляды в сторону Матильды, кажущейся не просто
Гермиона же, как показалось Гарри, вначале смертельно оскорбленная предательством Рона, сейчас и сама влюбилась не на шутку. Она проводила с Робертом Эвереттом вечер за вечером, сперва явно из чувства благодарности за попытку помочь, но затем, видимо, сама незаметно увлеклась красивым черноглазым юношей, обычно немного мрачноватым, но неизменно вежливым с ней. Гарри при виде этой странной пары вспоминал Крума, и нехотя признавал, что если в Викторе Гермиону явно привлекала не внешность, а серьезный, мощный ум, то Роберт выигрывал у Крума сто очков вперед в уме, а в привлекательности — все двести. И теперь Роберт явно был поражен той же стрелой, что и Виктор когда-то. Глядя на то, как Роберт с поклоном подает Гермионе очередную книгу и при этом смотрит на нее с почти болезненным восторгом и желанием, Гарри осознавал, что это настоящая страсть. у них троих — у него, Рона и у Гермионы теперь по молчаливому соглашению была своя жизнь, но странно было наблюдать то, как его друзья, которые, как он считал раньше, были созданы друг для друга, сейчас даже не разговаривают друг с другом, а все внимание дарят чужим, с точки зрения Гарри, людям. Нет, он не имел ничего против Роберта, тем более что его все ученики Хогвартса считали очень порядочным, но в этом юноше скрывалась загадка.
Роберт был ровесником Алистера Макъюэна, и, по словам Тео Квинтуса, ему тоже когда-то предлагали присматривать за младшими, что-то, вроде, должности старосты. Но Роберт Эверетт отказался, мотивируя это тем, что он здесь для того, чтобы учиться, а не для того, чтобы вытирать малышам носы. И он учился, причем, отменно. по слухам, он был единственным учеником Салазара Слизерина, который не платил ему за обучение, и единственным из Салазаровых «детишек» — с темным происхождением. о его происхождении ходило немало слухов, но основным был следующий. Роберт был сыном чистокровного волшебника, одного из норманнских рыцарей — вассалов короля Вильгельма и ведьмы… крестьянки. Отец от него отказался, и он влачил довольно жалкое существование в дальнем углу отцовского имения, забытый и заброшенный, пока в этот дальний угол не заглянул Салазар Слизерин, возвращаясь из Бургундии. Неизвестно, по какой причине Слизерин остановил на Роберте свой выбор, когда искал учеников, но с первого же дня маг доверял мальчику безоговорочно: Роберт Эверетт был единственным, кроме Матильды, кому разрешался доступ в святая святых его учителя. по слухам, которые Тео Квинтус исправно приносил Гарри от Элинор Огден и Эльвиры Эгберт — главных сплетниц Хогвартса, до встречи с Гермионой единственной страстью Роберта Эверетта было знание, и он усиленно нападал на старинные летописи, пергаментные свитки и древние книги в библиотеке Хогвартса, конкурируя в этом с самим Тео, готовил у себя в комнате невообразимые зелья, владел мечом лучше всех учеников в Хогвартсе и ежедневно упражнялся в заклятиях боевой магии так, будто каждую секунду ожидал нападения. Он носил кольчугу круглые сутки и, как шепотом передавали друг другу девушки, никогда не ложился спать без оружия. Роберт не был похож на гору мускулов, как Алистер, но в его движениях чувствовалась опасность. Да, он был опасен. И красив, как иногда можно было понять по сдавленному хихиканью девчушек за соседними столами. Но Гарри видел в нем и другое — мощный, изворотливый ум, добивавшийся всего и любыми путями, слизеринские настойчивость и упорство в стремлении к цели. к какой цели шел Эверетт, так жадно поглощая знания, никто не знал. Но его уважали, причем уважали и побаивались Роберта даже юные слизеринские нахалы куда более благородного происхождения. И Гарри сознавался себе, что ему импонирует этот юноша, что он чем-то напоминает саму Гермиону — и не потому ли она сейчас смотрела на Роберта взволнованными блестящими глазами и что-то быстро говорила, сбиваясь под его пристальным взглядом? — и кого-то еще. Кого, Гарри не мог вспомнить, и это его пугало. Поэтому он взял с самого себя слово приглядывать за Гермионой. Пусть она уперлась в своем отчаянии, пусть не сводит глаз с этого типа, но он — темная лошадка и с ним следовало быть осторожнее. Дабы не вызвать у Гермионы взрыв эмоций и не испортить отношений окончательно, Гарри решил больше не наставлять ее на путь истинный, втайне чувствуя себя не вправе это делать. Но с Эверетта спускать глаз не следовало.
Точно так же не следовало спускать глаз и с баронессы Матильды фон Гриндельвальд. не только Гарри смущала страсть Рона, Джинни тоже устроила ему колоссальную выволочку и орала, точно миссис Уизли, увидевшая гнома в банке варенья. Но Рон одержал победу на всех фронтах, оставив младшую сестру в слезах в окружении единодушно осуждавших его поведение подруг Джинни. Почему-то она только здесь смогла подружиться с другими девочками, хотя раньше проводила время, в основном, в окружении своих братьев и их друзей. Сухость и холодность, которые Джинни излучала последние несколько месяцев после смерти Фреда, куда-то незаметно делись. Джинни стала более женственной, тихой и какой-то таинственной, будто ей открылись некие потаенные женские знания. на нее стали обращать внимание многие парни, но Рон, занятый исключительно своей новой любовью, этого не видел в упор, хотя раньше бы с наслаждением набил морду любому, кого бы заподозрил в недостойном поведении относительно его сестры.
Матильда, горделивая красавица, разбила уже много сердец. Рычание, которое издавал Рон, при виде того, как перед ней стелется очередной поклонник, уже не смешило Гарри, а пугало. Если бы он своими глазами не видел, как Рон впал в беспамятство при первой же встрече с Матильдой, то решил бы, что его друга опоили любовным зельем. на вейлу юная баронесса была совершенно не похожа, так что оставалась последняя версия: Рон влюбился в первого взгляда. И трудно было сомневаться, что это возможно: глубокие зеленые искры, которые высекали глаза Матильды, всегда били точно в цель, отскакивая, пожалуй, лишь от Роберта Эверетта, остававшегося совершенно равнодушного к ее красотам.
Решению Гарри приглядывать за Матильдой весьма способствовал тот факт, что она явно была притчей во языцех задолго до появления пришельцев в Хогвартсе. Поэтому девушек, сплетничающих о ней, можно было найти в любом укромном уголке. в результате нехитрых допросов Парвати, Лаванды и Эльвиры Эгберт Гарри выяснил, что юная баронесса Матильда — весьма и весьма богата, и человек, который станет ее мужем, в придачу к громкому титулу унаследует еще и крупное состояние. Гарри сомневался, что Рона интересует состояние Матильды, такого он не хотел ожидать даже от Рона, который много лет втайне мечтал о неожиданно свалившемся бы на него богатстве. Он предпочитал думать, что его друг просто пал жертвой чар, обильно окружающих Матильду фон Гриндельвальд, где бы она ни появилась. Когда он решил спросить мнения Сьюзен о том, как ему поступить, девушка решительно запретила ему что-либо предпринимать.
— Гарри, если она действительно что-то замышляет, то он должен сам это понять. Твой друг влюблен, сейчас он не увидит в ней ни единого изъяна, и обидится на тебя еще больше, если ты захочешь открыть ему глаза.
— Но что же мне делать? — угрюмо спросил Гарри. Они разместились на подоконнике в Большом зале, где еще недавно Гарри сидел с Гермионой и Роном.
— Нужно ждать, Гарри. Рон вернется, как только поймет, что неправильно ведет себя. Он вернется, я уверена.
* * *
Уже в конце февраля Гарри ощутил привычную весеннюю ломоту в костях. Все тело ныло, точно в ожидании чего-то незнакомого и волнующего. Вдобавок ко всему, у него, впервые за много лет, обильно начали расти волосы, причем не только на голове. Гарри со странным ощущением разглядывал темную дорожку, спускающуюся по его животу, и не знал, что бы это могло значить; скорее всего, то, что он уже совсем не мальчик. Под мышками кололась черная щетинка и заставляла Гарри нервно почесываться, когда он был уверен, что его никто не видит. Что же до его шевелюры, то он с удивлением обнаружил, что она стала расти настолько быстро, что вскоре ему понадобился шнурок, чтобы подвязывать волосы, доросшие до плеч. к счастью, на этом дело и кончилось, но подстричь лохмы было трудновато: как когда-то тетя Петуния мучалась с его стрижкой, так теперь и сам Гарри пришел к выводу, что ему самому не справиться с этой проблемой. Волосы упрямо отрастали до плеч даже после радикального использования Бреющего заклятия, которое на лице работало отменно. Да-да, и на лице! Гарри нервничал из-за невозможности прилично помыться, волосы на голове постоянно скатывались в комок, из-за чего Клара Ярнли, хихикая, дразнила его «маленьким Снейпом».
Первый день весны не задался. Странные ощущения прочно угнездилась у него в сознании, и это никак не способствовало поднятию интереса к урокам. на утреннем занятии у сэра Кэдогена Гарри поскользнулся на грязных наносах мокрого снега и разбил колено. После обеда на уроке у Ровены Рэйвенкло он получил суровый выговор за то, что целиком пропустил мимо ушей ее рассказ о том, как колдун Геркулес из Арголиды ухитрился с помощью волшебного зелья увеличить свои силы и победить на поединке сильнейшего мага кровавого культа Земли Антеуса Танжерского. И, наконец, на своем занятии Снейп ехидно поинтересовался, помнит ли Гарри составляющие напитка Живой Смерти. Так как это была тема первого класса, Гарри естественно, не мог ничего вспомнить, и в результате получил тройную порцию снейповой язвительности и приказ собрать всех лягушек, которых Невилл рассыпал в коридоре перед уроком.
Именно там, возле аудиториума Алхимии, Клара Ярнли и настигла Гарри: он с несчастным видом собирал в подол мантии разбегавшихся лягушек. Клара волокла за собой метлу.
— Гарри! Гарри! Ты не представляешь, что мы придумали! — она почти подпрыгивала от возбуждения, и метла, подскакивая следом за ней, зависала в воздухе рядом с Кларой, а потом устало плюхалась на каменный пол.
— Не представляю. Кстати, кто это — мы, и что вы придумали? — Гарри послушно выдал именно ту реакцию, которой ждала Клара.