Гарриет
Шрифт:
Ей уже мерещилась газетная рецензия на их премьеру: «Автора пьесы — и жену Саймона Вильерса — нельзя назвать красавицей в классическом смысле, однако удивительная женственность и обаяние невольно привлекают к ней взоры зрителей…» Машинально она вытащила пробку.
Когда вошел Саймон, зевая и ероша волосы, Гэрриет сидела в пустой ванне и мечтательно глядела в пространство.
— Черт побери, я, кажется, просил тебя не выливать воду!
Распаренная Гэрриет залилась краской.
— Ой, прости меня! Я сейчас посмотрю, может,
Но воды не оказалось.
На кухне ее ждал новый удар: выяснилось, что она включила духовку, но забыла поставить в нее мусаку, и когда Саймон, злой и замерзший после холодного душа, пришел ужинать, ужина тоже не оказалось. Потом было что-то жуткое. Саймон высказал все, что он о ней думает, а ей даже нечего было сказать в свое оправдание.
После этого она опять плакала в спальне, а он ушел, хлопнув входной дверью. Поздно ночью, когда, обессилев от слез, она наконец уснула, он вернулся и разбудил ее.
— Ну, малышка моя, разве можно быть такой чувствительной? Ты же все время переигрываешь. Бедняжка! — ласково говорил он. — Бедненькая моя девочка. Ты думала, я не вернусь?
Никогда еще он не любил ее так нежно, как в эту ночь.
Глава 6
Гэрриет проснулась необъяснимо счастливая. Истинная любовь только крепнет от ссор, теперь она в этом не сомневалась. Было первое марта, и значит, уже можно было идти получать скромное ежемесячное пособие. Тихо, чтобы не разбудить Саймона, она выскользнула из кровати и оделась. Получив деньги и выйдя из банка, она купила свежие хрустящие рогалики и апельсиновый сок. С востока еще дул холодный ветер, но крыши уже истекали капелью, и бурые ноздреватые сугробы таяли на обочинах.
Наступала весна. Она представляла, как они с Саймоном будут бродить по цветущему парку и как потом их лодка тихо заскользит под зелеными лентами ивовых ветвей. В июне, в день поминовения, они будут танцевать до утра на Большом Оксфордском балу… Настоящая любовь без боли не родится, думала она.
Вернувшись, Гэрриет вынула из ящика почту и отнесла ее в спальню. Саймон еще не проснулся как следует, поэтому она пошла на кухню, чтобы сделать кофе и подогреть рогалики. Сейчас ее беспокоил только большой прыщ, выскочивший, ночью на носу. Как она ни старалась его замаскировать, он упрямо светился сквозь толстый слой крем-пудры. Да, пора было начинать питаться по-человечески.
Когда она вошла с завтраком в спальню, Саймон уже вполне проснулся и пребывал в отличном расположении духа. Оторвавшись от чтения писем, он одним махом осушил стакан апельсинового сока и сообщил:
— Бакстон Филипс прислал свои извинения. Скоро он сам приедет в Оксфорд и пригласит меня на обед.
Он встал и отдернул занавески.
— Вот видишь, как все прекрасно складывается, — сказала Гэрриет.
Разливая кофе, она старательно отворачивала от Саймона ту сторону носа, на которой сидел прыщ.
— Кстати, малышка, ты можешь начинать собирать вещи, — сказал он, щедро намазывая рогалик маслом.
— Что, твоя мама приезжает погостить?
— Нет. — Он покачал головой, почему-то очень ласково глядя на Гэрриет. — Просто я думаю, что нам с тобой пора разбегаться.
Гэрриет застыла от неожиданности, кровь отлила у нее от лица.
— Но почему? Неужели из-за того, что я разбила твоего далматинца, выпустила воду из ванны и забыла про твой костюм? Или это из-за мусаки? Так прости меня, впредь я постараюсь быть внимательнее.
— Дело не в этом, крошка, — сказал он, намазывая на рогалик толстый слой джема. — Просто все хорошее когда-нибудь кончается. Тебе нужно жить, набираться опыта с другими мужчинами.
— Но мне не нужны другие мужчины. Мне нужен только один.
Саймон молча пожал плечами.
— К-когда я тебя увижу? — Ее начало трясти.
— Неужели ты не понимаешь, что ты меня только мучаешь? — тихо сказал он.
Гэрриет опустилась на стул.
— Мои рубашки! — Он торопливо выхватил из-под нее рубашки, выглаженные ею накануне.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Скажи, что я сделала не так?
— Ради Бога, Гэрриет, ты все делала так.
Это дурной сон, стучало у нее в висках, — сон, не явь. Счастье, как мартовский ноздреватый снег, стремительно таяло вокруг нее.
— Тогда почему мы больше не можем быть вместе?
— Но, малышка, всему свой срок. Ты чертовски славная девочка, и мы с тобой хорошо повеселились. По-моему, я откупорил тебя очень нежненько, твой следующий парень будет от тебя в восторге, но согласись, нам обоим пора двигаться дальше.
— Но… — Она запнулась. — Я люблю тебя.
Саймон вздохнул.
— Это твои проблемы, малышка. Я ведь ни слова не говорил тебе о любви и не обещал, что все это продлится вечно.
На ее лице появилось жалкое, несчастное выражение.
— Я не верю тебе, — прошептала она.
Разговор, вопреки расчетам Саймона, складывался не очень легко, точнее, совсем не складывался. Черт возьми, и почему все женщины вечно норовят вцепиться в одного мужчину? Он молчал и сосредоточенно обгрызал кожу вокруг ногтя. Гэрриет вдруг показалось, что он уменьшился в размерах, словно усох, и смотрит на нее затравленным зверем. Она облизнула пересохшие губы.
— У тебя теперь будет другая, да?
— Разумеется, будет другая, — буркнул он. Недовольство собой придало ему жестокости. — Борзая возвращается. Я получил от нее письмо.
— Значит, она возвращается… и меня можно выгнать на улицу, как надоевшую собаку, да?
Только теперь она медленно начала осознавать, что в его будущем нет и не было для нее места.
Саймон попробовал новый ход.
— Понимаешь, Гэрриет, ты слишком хороша для меня.
— Нет. — Она беспомощно помотала головой.