Гаs
Шрифт:
И Сухинин сам же тут же хмыкнул, хмыкнул с сомнением, представляя самому себе некоего внутреннего оппонента, – увёз бы он ее в Тюмень, а там эти некультурные бандитские сальные рожи вроде Вовы Кобелева, где Вова Кобелев и его вульгарная а-ля Маша Распутина жонка являют собой этакую городскую элиту… Хорош бы я был там в такой компании. Нет, уж лучше Митрохин с Баклановым. И никуда из этой Москвы не денешься, такова планида.
Вероника
– Можешь приехать?
– А ты где? – прикрывая трубку ладошкой и озираясь, нет ли поблизости кого из людей Митрохина, переспросил Сухинин.
Вообще то был самый разгар рабочего дня и вообще Митрохин мог запросто вызвать к себе на совещание.
– Я в салоне на Тверской, знаешь, рядом с площадью Маяковского, между Пушкинской и Садовым кольцом.
– По левой или по правой стороне? – спросил Сухинин, уже прикидывая, как самому ехать с Наметкина до Тверской. Самому, потому что не хотел светить это свидание.
Шофер явно докладывает обо всем начальнику безопасности, а тот Митрохину.
– По той стороне, где старая гостиница Минск, – не сразу сообразила Вероника.
Подъезжая на своей "ауди", думая куда припарковаться, так как весь крайний ряд был уже полностью забит, и даже во втором ряду здесь и там стояли брошенные "лексусы" и "инфинити", он заметил ее машину.
– Здесь, голубушка, – впритык, бампер к бамперу паркуя свой "ауди" к ее "лендкрузеру", отметил Сухинин.
Салон здесь присутствовал. А рядом с салоном было и заведение.
– Я в кафе, – сказал Сухинин в трубочку, – когда ноготки докрасишь, перейди в соседнюю дверь, я тут столик у окна занял.
Ему принесли вазочку свежей голубики, чайничек зеленого чаю с жасмином и польский штрудель. Она вышла только через пол-часа. Голубику Сухинин уже съел, да и в чай ему уже дважды доливали кипятку, Сухинин не любил свежую заварку.
От выпитого зеленого чаю у него вспотела спина и ему стало зябко.
– Кондиционер у них тут наяривает, так легко и пневмонию схватить, – посетовал он присевшей напротив Веронике на здешний сервис.
– А я в Москве вообще в перманентном состоянии непроходящего бронхита, – сделав недовольную гримаску, алаверды пожаловалась Вероника, – только когда на море выбираюсь, перестаю кашлять.
– Так и живи тогда там, – пожав плечами, сказал Сухинин, – что тебе Митрохин виллу в Ницце не купит что ли?
– А при чем здесь Митрохин? – брезгливо поджала губки Вероника, – мне Пузачев оставил, – и порывшись в ридикюле, и достав визитку, добавила, – вилла Помпадур, рю де Франсуа Роз, Кот д' Азюр Франция.
– Круто, – буркнул Сухинин.
– А ты со мной поехать не хочешь? – изогнувшись, чтобы заглянуть Сухинину в глаза, спросила Вероника.
– А как же Митрохин? А как же сорок дней? – ничего не придумав лучше, спросил Сухинин.
– Я же тебе предлагаю, а не Митрохину, дурачок, – ласково пропела Вероника и ее легкие пальчики легли ему на рукав.
– Это тебе не Бакланов ли посоветовал? – угрюмо глядя мимо Вероники в проход, спросил Сухинин.
– Все ты умеешь испортить, – сказала Вероника и вздохнув, решительно поднялась и направилась к выходу.
– Вероника! – крикнул Сухинин.
Он выбежал, но она уже сидела в своем "лендкрузере", запершись на электрические замки.
Большая черная машина задрожала от заведенных под капотом лошадиных сил.
– Вероника! – снова крикнул Сухинин.
Она поглядела в зеркальце заднего вида, включила мигалку поворотника и отпустила тормоз.
– Вот дурак! – в сердцах сказал Сухинин вслед отъехавшему "Лендкрузеру", – вот дурак.
– На той неделе меня не будет, – объявил Митрохин в конце совещания.
– Они с Вероникой улетают в Ниццу, – шепотом пояснил Бакланов.
– Меня это нисколько не волнует, – надувшись, заявил Сухинин.
– Ну и идиот, – подвел итог Бакланов, – был дураком, дураком и помрешь.
И не дождавшись ответной реплики, Бакланов еще и добавил, – когда хоронить тебя будем, на поминках так и скажу, что страна и Газпром потеряли первостатейного патентованного дурака.
Однако, дуракам везет.
И еще одно обстоятельство – человек предполагает, а иные силы – располагают.
В конце недели Митрохин заболел гепатитом.
– Андрюшка, Бакланыч дорогой, ты должен меня свезти, друг ты или портянка! – верещала Вероника в трубку. А Бакланов специально включил телефон на громкий режим конференции, чтобы и Сухинину было слышно.
– Андрюшка, мне одной лететь не с руки, давай, сопровождай меня как вдову, а ты как друг семьи, – кричала Вероника на том конце эфира.
– Она пьяная в сисю, – выразительно пощелкав себя по кадыку, шепотом сказал Бакланов Сухинину и уже громко, для Вероники крикнул, – ну, если ты не против, я еще и Вовку Сухинина тогда возьму, не возражаешь?
На том конце возникла пауза.
У Вероники что-то там упало, она закашлялась и потом пробурчала, – я против групповухи, но Вова у нас монах, так что бери и этого святошу, комната для него найдется.
Сухинин покраснел до корней волос.
– Ну вот, а ты боялся, – облегченно расхохотавшись, воскликнул Бакланов, – само собой все устроилось. Я же говорил, любит она тебя.
И сердце вновь согласилось принять благостную ложь.
Потому что сердце так устроено.