Гас
Шрифт:
— Куда, черт возьми, она направляется?
Ма начинает перебирать почту на краю стола. Это отвлекающий маневр, чтобы не смотреть на меня, когда она будет говорить то, что я не хочу слышать.
— В свою комнату.
— Что? В свою комнату? — взрываясь, кричу я.
Ма продолжает рьяно изучать стопку рекламных буклетов. Там нет ничего стоящего — я знаю, потому что порылся в ней, когда вытащил из почтового ящика после обеда. Она тянет время.
— Что значит в «ее комнату»? — повторяю я.
Ма вздыхает и расправляет плечи.
— Скаут остановилась
Я качаю головой, чувствуя, как внутри меня нарастает ярость. Всю жизнь меня было очень сложно разозлить. Но в последние девять месяцев это происходит моментально. Знаю, то, что я чувствую сейчас — это гнев, лишенный здравого смысла, результат ситуации, которая раздражает меня. В этом нет вины Ма, но я не могу сдержаться. Тыча пальцем в сторону коридора, я хриплым голосом говорю: «Это комната Опти».
Ма пристально смотрит на меня с блестящими от слез глазами и дрожащим подбородком. Она никогда не скрывает своих эмоций, но очень редко плачет. Первая слеза, скатившаяся по ее щеке, мгновенно остужает мой гнев. Она кивает; Ма согласна со мной, это комната Опти. Так было и будет всегда.
Я делаю шаг вперед и обнимаю ее. Она цепляется за меня так, как будто только сейчас пытается выплакать месяцы горя на моем плече.
— Ей больше некуда было пойти, Гас. Она никого тут не знает. Она пытается начать жизнь заново.
Я позволяю ей выплакаться. И выговориться. Просто молчу и слушаю. Ненавижу, когда Ма плохо. Это убивает меня. Она всегда такая сильная.
— Я тоже скучаю по Кейт. Ты же знаешь. Никто не заменит эту девочку в моем сердце. Она была мне как дочь. Они обе. Но Скаут нужна помощь. Она такая умненькая и я вижу в ней столько хорошего, такой потенциал. Ей нужно на время где-то остановиться, но кроме этого, ей нужна поддержка, Гас. И я намерена предоставить ей и то, и другое.
Когда она начинает хлюпать носом, я ее отпускаю. Она слабо улыбается и вытирает большим пальцем разводы от туши под глазами.
— Пойду, приведу себя в порядок, а потом мы можем ехать на вечеринку к Микайле.
Я киваю и целую ее в лоб.
— Я готов.
Ма исчезает в своей комнате, а я решаю покурить. Я стою на подъездной дорожке с цветами в руках и приканчиваю уже вторую сигарету, когда слышу, как открывается и закрывается позади меня входная дверь. Это сигнал к тому, чтобы пора тушить ее в пепельнице в гараже.
— Хочешь, я поведу?
Я всегда ее об этом спрашиваю.
Она всегда отказывается. Ма крайне самостоятельна.
— Нет, я сама.
Я расслабляюсь, потому что теперь мне можно выпить. Нет, я не собираюсь нажираться, просто успокоиться.
Я смотрю на Нетерпюху.
— Хочешь сидеть рядом с водителем?
Она качает головой, избегая смотреть мне в глаза. Отлично. Я просто пытаюсь быть милым. Да пошла она.
— Какая у тебя любимая цифра? — улыбаясь, спрашивает Ма, пока я пристегиваюсь.
Я улыбаюсь в ответ. Эта женщина знает меня. Она знает, что я думал об этом.
— Девять, — отвечаю я.
Ма удивленно поднимает брови.
— А разве не пять? Первая попытка — это всегда пять. Девять — слишком рискованно.
— Рискованно. Что тут сказать, вот такой я рискованный парень.
Она смеется и у меня теплеет на сердце.
— Сегодня это цифра восемь. Так что ты выиграл.
Мы с Опти всегда спорили о том, кто будет сидеть рядом с водителем. Всегда. Это соперничество началось еще в детстве. Поэтому Ма стала загадывать цифру от одного до десяти, и кто оказывался ближе всего к ней, тот и ехал впереди на пассажирском сиденье. Думаю, Ма отслеживала в уме наши выигрыши и равномерно распределяла их, чтобы никому не было обидно.
— Цветы восхитительны. Лилии. Любимые цветы Микайлы, — говорит Ма, не отрывая глаз от дороги. Она очень осторожный водитель.
Я всегда дарил Микайле на день рождения лилии. Она как член семьи, моя любимая «псевдо»-тетушка.
— Для Микайлы только самое лучшее.
На лице Ма появляется улыбка.
— Они ей понравятся.
***
Ма зарезервировала большой зал с высокими потолками и белыми льняными скатертями в любимом рыбном ресторане Микайлы. На прощальной вечеринке присутствуют двадцать работников из офиса, которые пришли со своими женами или подругами. Это хорошо, я рад. Микайла заслуживает приличных проводов.
Микайла, ожидаемо, приходит в восторг при виде меня.
— О Боже, кто этот прекрасный незнакомец?
Протянув руку, она взъерошивает мои волосы, которые отросли уже до середины спины, — когда она видела меня в последний раз, они доставали до талии — и притягивает меня к себе.
Я смеюсь над ее комплиментом, а потом кладу цветы на стол, крепко сжимаю в объятиях эту маленькую женщину и отрываю ее от пола.
— Как поживает моя любимая Микайла?
Она хихикает, как и всегда, когда я так делаю. Это одна из моих самых любимых черт в ней. Ей шестьдесят пять, но она хихикает, как ребенок. Ее смех чист, как слеза, без малейшей примеси цинизма, который так свойственен взрослым. Это довольно удивительно, если принимать во внимание ее серьезный характер. Она очень умная, профессионал своего дела и именно поэтому они с Ма всегда так хорошо ладили. Они слеплены из одного материала. Но когда Микайла смеется, она отпускает всю свою серьезность. Мне всегда это нравилось.
Опустив ее, я протягиваю руку назад, чтобы взять букет.
— О, Гас, они прекрасны. Спасибо, милый, восклицает она при виде цветов.
Я киваю и подмигиваю.
— Рад, что угодил, секси.
Мы болтаем несколько минут, а потом я извиняюсь и направляюсь в бар, чтобы заказать виски со льдом. Все хотят пообщаться с Микайлой, поэтому я и поспешил ретироваться.
Когда я возвращаюсь, то все уже сидят на своих местах. Я устраиваюсь на стуле в конце стола, рядом с Тедом, парнем, который разбирает почту. Он заменил меня после того, как мы отправились на гастроли прошлой осенью. Тед — спокойный малый, только уж очень расслабленный. Думаю, это все травка, которую он курит.