Гас
Шрифт:
– Еще один тур? – Только не это.
– Мне нужно уехать на месяц в Лос-Анджелес для записи нового альбома.
Мое сердце мгновенно начинает биться чаще, в этот раз от радости. Ему это нужно. Их фанатам нужно услышать новые песни «Rook».
– Это замечательно.
Гас фыркает, услышав возбуждение в моем голосе.
– Что? Сделала меня своим секс-рабом на ночь, а теперь хочешь избавиться?
Я смеюсь, чувствуя облегчение от того, что он «разбил лед» по поводу вчерашних событий.
– Нет, это совершенно не так. Я просто рада тому, что вы собираетесь
Он пожимает плечами.
– Музыка – это моя жизнь. Но я не хочу снова уезжать. – В этот момент в комнату входит кошка и начинает мяукать. – Кроме того, кто будет кормить Свиные ребрышки?
– Ты уезжаешь творить волшебство, а я остаюсь кормить Свиные ребрышки.
– Спасибо. Это напомнило мне о том, что нужно сходить в магазин и закупить ей еды. Она ест утром и вечером по пол баночки корма. Свиные ребрышки не знает границ. Положишь чуть больше, в ней сразу же просыпаются уличные привычки, и она начинает обжираться. Кстати, моя девочка любит только эти вонючие рыбные консервы.
– Я знаю. – Они и правда вонючие. Каждое утро и вечер я наблюдаю за тем, как Гас ее кормит. Перед тем, как открыть банку, он натягивает на нос рубашку. А если ее нет, то его начинает тошнить.
– И еще, Свиные ребрышки становится очень раздражительной, если не чистить ее туалет каждый день. Она начнет преследовать, ругать и унижать тебя своим мяуканьем.
Мне приходится сдерживать улыбку, видя, как он серьезно относится к кошке.
– Знаешь, а ведь ты у нее «под лапой», – шучу я.
– Черт, да. Она – Наполеон, мой крошечный диктатор. Я люблю эту чертову кошку.
Так оно и есть.
***
Всю вторую половину дня мы закупаемся кошачьим кормом и предметами первой необходимости для Гаса, а потом едим пиццу с Одри и Пакстоном. Домой возвращаемся в девять часов. Одри и Пакстон расходятся по своим комнатам, а мы остаемся в гостиной.
Гас стоит в нескольких шагах от меня и просто смотрит. В его взгляде больше нет грусти, только решительность и мне это нравится.
– Ты выглядишь уставшей, – говорит он.
– Я не устала.
Гас улыбается, понимая, что это ложь и отвечает мне тем же.
– Я тоже. – Когда он действительно устает, у него под глазами появляются темные круги. Они выдают его. Гас протягивает мне руку – это приглашение.
Беру ее и следую за ним по коридору в темноту. Клянусь, я бы пошла за этим парнем куда угодно. Мы останавливаемся в его комнате, он отпускает мою руку и закрывает дверь. Сегодня безлунная ночь и в комнате такая темень, что я не вижу даже его. А еще очень тихо. Настолько, что я слышу собственное дыхание.
Когда он проводит кончиками пальцев по моему запястью, мне хочется дотронуться до него, но я просто стою и жду. Его пальцы нежно ласкают мои руки, исчезают под рукавами футболки, а потом спускаются вниз. Гас стоит за моей спиной.
Я не чувствую его тела, но жар, исходящий от него, практически осязаем.
– Ты мне нравишься, Скаут. Правда, – говорит он, переплетая наши пальцы. – И я не могу уехать, не сказав тебе этого. А еще, я не хочу сегодня спать один. Останешься со мной?
– Нет другого места, где мне хотелось бы сегодня быть. – Это правда. Господи, это абсолютная правда.
– Спасибо. – Он прижимается губами к моему затылку. Обычный поцелуй, нежный и полный любви, но чувствуется в нем какое-то благоговение. В этом весь Гас. Он живет с открытым сердцем. Наизнанку. Не просто прожигает жизнь, а чувствует ее. Я это видела. Видела, как он задыхался от горя и сиял от счастья, которое практически ослепляет тебя. Вот, что делает его таким особенным. Дело не в таланте или внешности, а в том, что и насколько сильно он чувствует.
Мы раздеваемся, Гас ставит будильник на телефоне, я снимаю слуховой аппарат и мы ложимся в его кровать. Он обнимает меня и прижимает спиной к себе. Мы просто касаемся друг друга. В этом нет ничего сексуального. Он чувствует мои шрамы. Все. То, как Гас обнимает меня, заставляет мое сердце петь. Я была напряженной и сдержанной… целую вечность. Но сейчас, рядом с ним медленно, с каждым вдохом отпускаю то, что держала в себе больше десяти лет. Я чувствую, как расслабляются мои мышцы. Как я становлюсь мягкой и уступчивой в его руках. Как я, наконец, становлюсь собой. Человеком, которым всегда хотела быть. Человеком, который был заперт глубоко внутри, погребен под панцирем, который я носила снаружи. Я улыбаюсь сквозь слезы, которые катятся по щекам на подушку.
– Мне просто нужно держать тебя в объятиях. Нет, это не значит, что я не хочу сорвать с тебя лифчик и трусики, и показывать свою мужскую состоятельность до тех пор, пока ты не станешь выкрикивать мое имя… потому что я хочу. – Он прижимается ко мне своей эрекцией. – Черт, очень хочу. Но пусть сегодня будем только мы и эта безумная нужда находиться рядом с тобой. Быть твоим другом. Вызывать на твоем лице улыбку. Заставлять смеяться. Делать тебя счастливой. Защищать. Я все хочу о тебе знать, Скаут. Прошлое. Настоящее. Будущее. Но для этого у нас есть завтра и послезавтра. Сегодня же я просто хочу спать рядом. Я работаю над тем, чтобы жить настоящим и сейчас… сейчас это все, что мне нужно.
Мне хочется так многое сказать ему, но я понимаю, что обуреваемая эмоциями, не смогу быть объективной. Поэтому просто беру его руку, которая лежит на моем бедре, подношу ее ко рту, целую и говорю:
– Мне тоже, Гас. – А потом прижимаю его ладонь к своей груди, туда, где бьется сердце.
Так мы и погружаемся в глубокий, спокойный и исцеляющий сон.
Суббота, 6 января (Скаут)
– Мне не нужна гребаная сигарета. Скажи, что мне не нужна гребаная сигарета.
Вот, что я слышу, когда отвечаю на телефонный звонок. Судя по голосу, у Гаса стресс.
– Тебе не нужна гребаная сигарета.
– Нужна. – Его ответ звучит немного невнятно, как будто у него набит рот.
– Нет, не нужна. Сколько пластинок жвачки ты жуешь?
– Пять.
– Молодец. Так держать.
– Спасибо, Скаут. Мне нужно возвращаться в студию, – говорит Гас, сделав несколько глубоких вдохов. – Я сказал им, что мне нужно в туалет, но на самом деле хотел, чтобы ты отговорила меня от курения. Перезвоню вечером.