Гасильщик
Шрифт:
– Как бы надо спрашивать мое желание сидеть здесь, – тем же тоном ответил Огарев.
– Ладно, вижу, парень ты конкретный, поэтому будем без экивоков… и сантиментов.
– Чего? – прищурился Огарев.
– Экивоков… Честно, я сам не знаю, что это такое. А сантименты – это сентиментальные менты. Короче, придурки… Скажи мне честно: ты цепь спер после съемок фильма «Девочка на цепи»?
– А на кой хрен она сдалась мне, товарищ командир? – недоуменно спросил Огарев. – На унитаз вешать? Так где ж сейчас найдешь такие унитазы?
– А
– Я после того кино осветителем больше не работал. Знаете, что случилось после выхода того фильма? – Огарев подался вперед. – Эту девчоночку, Машу, буквально затравили.
– А ты откуда знаешь?
– Да оказалось, что мы в одной школе учились. После съемок я ее случайно в школьном коридоре встретил. Она, кажется, в пятом была, а я – в одиннадцатом, подрабатывал тогда инженером по свету в кинокомпании.
– Ты знаешь, что она пропала? – Савушкин пристально посмотрел на Огарева.
– А кто этого не знает? Весь город уже знает… Говорят, какой-то маньяк на цепи ее держал?
– Да, похоже, на той самой…
– Кошмар… – Огарев перекрестился. – Она жива – неизвестно?
– Неизвестно. А не могла Маша в качестве сувенира эту цепочку прибрать?
– Нет… Она сразу ушла после съемок. А цепь эта… кажется, в общий реквизит ее бросили…
– Спасибо… Если что вспомнишь, позвони.
Савушкин протянул листок с телефоном.
Огарев небрежно сунул его в карман джинсов, пружинисто встал и молча вышел, не оглядываясь.
8-е число. Вечер.Хлопухин уже второй день находился под впечатлением от встречи с сыщиками. Он чувствовал смутную опасность, которую не мог мысленно оформить. В общем, крутились подозрения, что его могут привлечь за то, что он гавкал на исчезнувшую Машку. Самое страшное – это если на суде потребуют, чтобы он показал, как он лаял. Кажется, это называлось «следственный эксперимент»…
С этими дурными мыслями Гриша поднялся на свой этаж, подошел к двери. И тут же увидел прислоненный к ней объемный конверт с надписью типографским шрифтом: «Грише Хлопухину». Оглянувшись, он поднял конверт, вошел в квартиру. На кухне сразу открыл его. Из конверта выпал фрагмент цепочки, очень похожей на ту, которой была прикована Маша в фильме. Хлопухин вслух посчитал количество звеньев.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть…
Он примерил на руку. Но для браслета не хватило длины.
– Ни туда ни сюда…
Почесав затылок, он снял трубку телефона, набрал номер Савушкина.
– Никита Алексеевич! Это Хлопухин! Тот самый. Мне конверт подложили под дверью, с моей фамилией. А там цепочка. Кусочек… Шесть звеньев. Принести показать? Хорошо, принесу…
Он положил трубку, задумчиво посмотрел на черные ногти, потом вскочил, прошел в ванную, схватил щеточку, стал остервенело вычищать грязь из-под ногтей.
А Савушкин, положив трубку, вновь тупо уперся в свой рисунок. Тихо вошел Белозеров.
Савушкин разговаривал сам с собой:
– И чего мы заморочились с той цепью! Может, она сейчас где-то над бабушкиным унитазом ржавеет!
– Привет оперсоставу!
Савушкин не отреагировал. Белозеров подошел к столу, внимательно посмотрел на «поле битвы» со стрелами, действующими лицами, похвалил.
– А что – похожи! А это что за негр? – Он ткнул в черный профиль. – Новый подозреваемый в деле?
– Хомо инкогнито, – с нарочито неправильным ударением пояснил Савушкин.
– Японец, что ли? – удивился Белозеров.
– Человек неизвестный… Латынь… Выходит так, Митрич, что некий телезритель или участник киносъемок, посмотрев фильм, раздобыл ту самую цепь, а может, и прикупил похожую в хозмаге… И вот спустя шесть лет этот «японец» наконец решился в реальности ощутить, прочувствовать то сладострастное возбуждение, испытанное при виде съемок истязаний девочки в подвале. И испытать уже ни с чем не сравнимые переживания.
– И явно сексуального характера, как отметил бы старина Фрейд! – продолжил Белозеров.
– Пять баллов, коллега, хоть ты и не знаешь латынь! – похвалил Савушкин. – И вот этот извращенный поклонник юного «таланта» девочки Маши, дождавшись ее совершеннолетия, каким-то образом вошел к ней в доверие. Узнал печальное продолжение истории «звездной болезни», от которой у Маши был психический срыв. И предложил план изощренной мести: напугать до полусмерти мачеху и ее сожителя Курбана, который намеревался прописаться в квартире ее покойных отца и матери. Маша, натура пылкая и непредсказуемая, согласилась… Дальше они воспроизвели все «декорации» и детали, даже платье нашли похожее. И вот этот тип становится режиссером таинственного жуткого кино. Триллера! Но в самый кульминационный момент видеосъемок обезумевший поклонник пошел дальше и, не в силах совладать с собой, перерезал жертве горло.
– Да он с самого начала задумал ее убить… – убежденно заметил Белозеров. – А как завел Машу в подвал, пути назад для него уже не было…
– Верно, типичная психология самооправдания маньяка… – тут же согласился Савушкин. – А потом, не в силах расстаться с девушкой, уволок куда-то ее тело. Возможно, она еще была жива… Да, кстати, уже выяснили: группа крови, найденная в подвале, совпадает с Машиной – вторая!
– Ну и кто этот постаревший педофил?
– А ты до сих пор не понял?
– Не томи, Штирлиц!
– Сосед! – эффектно произнес Савушкин. – Роман Кухаркин. Бывший интеллигент. Цепь купил в специализированном собачьем магазине. Цепочка американская для бойцовских пород. Я сам видел такую… Хотел купить, ну, блин, дорогая, полторы тыщи рублей, пожалел денег. Куда я ее потом присобачу!
Белозеров скептически усмехнулся.
– Эту твою версию можно «присобачить» и к сценаристу, и к Огареву, и к Курбану…
– Ты обратил внимание, как потрепана коробка от пленки с фильмом, который мне принес Роман? – продолжал отстаивать версию Никита.