Гауляйтер и еврейка
Шрифт:
— Чудесно! Чудесно! — в восторге восклицала баронесса. — Вы уловили дух нашего великого времени. Эта эпоха создает великое, но не лишает людей и маленьких радостей жизни. — Она поздравила Клотильду. — Я не ошибусь, предсказывая, что ваш салон вскоре прогремит на весь город.
Обе дамы выпили по рюмочке бенедиктина.
В «Звезде» все выколачивали и чистили, даже плевательницы в углах коридора наполнили свежим песком. В полдень кельнеры вынесли и поставили перед входом кадки с лавровыми деревьями, а посредине мостовой вдруг так ярко засияла лысина Росмайера, что Фабиан заметил ее со своего балкона на третьем этаже. Росмайер властными движениями толстого
Несколько часов спустя четыре элегантных, совершенно одинаковых серебристо-серых автомобиля резко затормозили у подъезда. По их цвету и скорости можно было догадаться, кому они принадлежат. В ту же минуту между лавровыми деревцами вновь мелькнула шишковатая лысина Росмайера и торжественно склонилась перед вторым автомобилем. Росмайер, содержавший когда-то гостиницу в Ницце и встречавший на своем веку немало князей, миллионеров, знаменитостей, знал, как это следует делать.
Гауляйтер Ганс Румпф и его долговязый адьютант Фогельсбергер в черных мундирах вышли из машины. Гауляйтер, сияющий, пышущий здоровьем, приветливо протянув руку Росмайеру, почтил его несколькими шутливыми словами. Золотые зубы гауляйтера блеснули на солнце. Шишковатая лысина Росмайера несколько раз подпрыгнула, адъютант весело рассмеялся. Потом они быстро вошли в гостиницу, не обратив ни малейшего внимания на лавровые деревья и красную дорожку. Росмайер почтительно склонил свою лысину перед другими автомобилями и немедленно отошел в сторону, пропуская целую свиту адъютантов и офицеров.
Когда несколько дней спустя Фабиан спросил Росмайера, что ему сказал гауляйтер, тот ответил:
— Он, знаете ли, постоянно отпускает одни и те же остроты по поводу моей лысины. На этот раз он сказал: «Рога все еще не вылезли наружу».
Когда начало смеркаться, к гостинице стали подъезжать вереницы автомобилей. То и дело слышался визг тормозов, хлопанье дверок; в вестибюле стоял гул голосов, ибо весь второй этаж был предназначен для гауляйтера. Садовники еще накануне начали украшать зал. Стол, настоящий цветник из белых роз, очень любимый гауляйтером, ломился от серебра и сверкающего хрусталя. В вестибюль проникали волшебные запахи ракового супа и жареных кур, рыбы и других яств, которые вот уже несколько дней подряд в поте лица заготовлял шеф-повар.
С восьми часов из комнат доносились звуки рояля. Играл знаменитый берлинский пианист. Гауляйтер страстно любил музыку.
Фабиан взял отпуск и остался в гостинице, так как Таубенхауз обещал в этот раз представить его гауляйтеру. Фабиан был наготове и обедал у себя в комнате. По временам он отворял дверь в коридор и вдыхал ароматы, заполнявшие всю «Звезду» от нижнего этажа до самой крыши. Иногда он подходил к перилам поглядеть, что делается внизу. Видел он, впрочем, немного, — снизу до него доносился только звон бокалов. Кельнеры с бутылками в руках стремительно пробегали мимо, где-то вдали промелькнула шишковатая пламенеющая лысина Росмайера. Росмайер проверял марку каждой проносимой мимо бутылки с вином: дело шло о его чести. А как прекрасно играл Моцарта берлинский пианист! Одного только Моцарта — «Фигаро», «Дон-Жуана»! Музыка опьяняла Фабиана. В его сердце пробуждались желания и честолюбивые мечты. Может быть, завтра если Таубенхауз не соврал?
После одиннадцати Фабиан уже собирался лечь спать и наполовину разделся. Вдруг послышались торопливые шаги на лестнице и в коридоре. Фабиан даже испугался, услышав стук в свою дверь. К вящему его изумлению, в комнату вошел долговязый адъютант, за ним ворвались звуки Моцарта.
— Гауляйтер ждет к себе господина доктора Фабиана!
Вихрь радости и страха, буря самых различных ощущений пронеслись в сердце Фабиана. Он побледнел и вскочил
— Сию минуту, — пробормотал он. — Вы видите, я уже хотел ложиться.
Фогельсбергер, улыбаясь, смотрел на растерянного Фабиана.
— Надо полагать, через две-три минуты вы будете готовы, — сказал он, закрывая за собой дверь.
«Прихоть властелина, — подумал Фабиан, надевая мундир. — Почему нельзя было немного раньше известить меня, что он хочет говорить со мной после обеда?» Он пытался спешно придумать возможные вопросы и находчивые ответы на эти вопросы, но в тот момент, когда он засмотрелся в зеркало на свои великолепные коричневые бриджи и для репетиции несколько раз щелкнул каблуками, на лестнице вновь раздались те же торопливые шаги, и адъютант влетел в комнату, даже не постучавшись.
— Идемте же! — запыхавшись, крикнул Фогельсбергер. — Гауляйтер сказал, чтобы я привел вас в том виде, в каком застану. — Он помог Фабиану надеть мундир и за руку потащил его к двери, которая так и осталась открытой настежь.
Жемчужная россыпь финала, одного из очаровательных финалов Моцарта, сопровождаемая бурными аплодисментами, донеслась до них из вестибюля.
— Вы можете по дороге привести себя в порядок. Скорей, он рассвирепел, потому что я не сразу привел вас. У нас всегда так.
Фабиан, на ходу застегивавший мундир, едва успел бросить на себя взгляд в зеркало, как Фогельсбергер уже протащил его через зал, где множество народу толпилось вокруг пианиста в черном фраке. На них никто не обратил внимания. Фогельсбергер открыл дверь в комнату, где за несколькими столами играли в карты. В клубах табачного дыма Фабиан заметил неподвижное, бледное лицо Таубенхауза. Элегантный, небольшого роста адъютант, одетый вовсе черное, сидевший возле стола, указал на какую-то дверь, и в ту же минуту Фогельсбергер, выпустив руку Фабиана, поспешил к двери и осторожно постучал. Потом он распахнул дверь, кивнул и, пропуская Фабиана вперед, возгласил:
— Доктор Фабиан!
Фабиан глубоко вздохнул в себя воздух и вошел. Уже с порога он отвесил глубокий поклон.
Фабиан был очень удивлен, очутившись в бильярдной «Звезды». Гауляйтер, без пиджака, с сигарой в зубах, стоял, облокотившись на бильярд, и с заботливостью опытного игрока мазал мелом свой кий. Не изменяя положения, он уставился темно-голубыми глазами на Фабиана и ответил на его поклон легким кивком головы.
— Директор Занфтлебен — сейчас он болен, — громко заговорил он, — рассказывал мне, что вы превосходный игрок. Поэтому я и пригласил вас сюда.
— Большая честь для меня, — отвечал Фабиан, смутившись от взгляда этих голубых глаз, и пристукнул каблуками. Его честолюбие было уязвлено. Он ждал, что гауляйтер заговорит с ним о важных политических вопросах и это даст ему возможность блеснуть умом. Тем не менее, он скрыл свое разочарование, более того, он почувствовал даже известный внутренний подъем оттого, что знакомство со столь великой персоной уже состоялось.
— Приготовьтесь, — продолжал гауляйтер. — Я привык отдыхать после рабочего дня за игрой на бильярде. Мы сыграем на пятьдесят par le rouge [3] . Понятно?
3
Красными ( фр.). Вид игры на бильярде.