Гавань
Шрифт:
— Ты должен справляться намного лучше, если хочешь сохранить за собой эту должность, — говорит он Хэму.
Хэм заметно робеет от этих слов и сурового взгляда Джексона. Часть меня хочет вмешаться и смягчить удар, потому что Хэм такой хороший парень, но я прикусываю язык. Мое вмешательство ни к чему хорошему не приведет. Джексон руководит охранниками периметра. Если бы он попытался совать нос в заготовку еды, домашние дела или садоводство, я бы чертовски разозлилась из-за его вмешательства в мои обязанности. Поэтому я не буду так поступать с ним.
— Обязательно, — говорит Хэм. — Я буду стараться лучше, — он занимает позицию и поднимает винтовку, как должен
К моему облегчению, на этом Джексон останавливается и следует за мной, когда я слезаю обратно на землю. Он не любитель болтать, так что я не задерживаюсь для дальнейших разговоров. Мне надо доставить еще три обеда.
— Какого черта ты вообще разносишь обеды? — Джексон подстраивается под мой шаг и идет рядом.
— Кто-то же должен это делать, и все остальные заняты.
— Тогда сними кого-нибудь с их работы, чтобы они это сделали. Ты не должна тратить время на такое.
Обычно я не теряю терпение с Джексоном. Я знаю его с тех пор, как мне было двенадцать (то есть, уже девять лет), когда он впервые прибыл в Новую Гавань, принадлежавшую моим родителям и управлявшуюся ими. Он был тихим и мрачным шестнадцатилетним пареньком, который воспитывался в системе опеки в Луисвилле и вечно встревал в проблемы. Ничего агрессивного. В основном мелкие кражи, распитие алкоголя несовершеннолетними и угон авто. Мои родители приняли его к себе. Они чувствовали, что их призвание — помогать проблемным подросткам, и с ними всегда жило от шести до двенадцати приемных детей. Они всегда верили, что доброта, свежий воздух и здравая ответственность — это решение проблемы детей, которые потерялись в системе. Поскольку ферма была нетипичным местом проживания, детям всегда давали выбор и пробный период. Не всем такое нравилось, но те, кто оставался, всегда дорожили фермой и моими родителями. Соцработники постоянно наведывались с визитами, но серьезных жалоб не было. Методы моих родителей не всегда меняли жизни (они терпели провалы так же часто, как и добивались успеха), но в случае с Джексоном все сработало. Он так и не стал добродушным пареньком, но многому научился, хорошо себя вел и даже остался на ферме в роли наемного рабочего после того, как ему исполнилось восемнадцать.
Так что он все еще был с нами, когда пять лет назад астероид ударил по Европе, стер весь континент и посеял хаос в окружающей среде, вместе с тем уничтожив экономику и правительства по всему миру. Когда моя мама, а позднее и папа умерли, мы с Джексоном научились работать сообща, чтобы поддерживать деятельность фермы. Он как никто другой выбешивает меня, но я больше не срываюсь на нем.
Не так, как раньше.
— Мне хотелось пройтись и размять ноги, — говорю я ему. — Мне невмоготу весь день торчать в доме.
Это не оправдание. Мне не нужно оправдывать свои решения. Скорее, это объяснение и жест щедрости, поскольку я даю ему шанс понять.
— Тогда ты не могла бы хотя бы надеть побольше одежды? — бормочет он, очевидно, принимая это объяснение. — Эти сиськи — довольно большой отвлекающий фактор.
Мне нравится считать себя хладнокровной, циничной и слишком повидавшей всякое, чтобы реагировать на такие комментарии. Но это не так. Я тупо ахаю и смотрю на себя. На мне нормальная одежда — майка и зеленые камуфляжные штаны, которые я купила еще в шестнадцать. Это одни из немногих брюк, которые до сих пор мне подходят. С тех пор мои груди и попа стали больше, и благодаря увеличившемуся количеству еды в этом году, моя одежда уже не такая свободная. Моя майка правда оставляет открытыми руки и плечи, а поношенная ткань упрямо
— Хэму всего семнадцать, — продолжает Джексон, бросив на меня холодный взгляд искоса. — Как по-твоему, о чем он думает вместо работы, когда заявляешься ты?
— На мне нормальная одежда, и я пробыла там всего минутку. Он на меня не пялился. Если хочешь волшебным образом сотворить для меня другую майку, в которой будет комфортно в такую жару, то я подумаю. А до тех пор буду носить то, что есть, а другие люди пусть сами несут ответственность за свои глаза.
Я прибавляю шагу. Явно жалкая попытка, потому что ноги Джексона намного длиннее моих. У него густые каштановые волосы, которым он позволяет отрастать ниже подбородка, а потом отрезает. Сейчас они отросли примерно наполовину, и он убирает их от потного лица, после чего хватает меня за руку и вынуждает остановиться.
— Что происходит, Фэйт?
Я моргаю.
— В смысле что происходит?
— С тобой что происходит? Я что-то должен знать? Почему ты внезапно раздаешь обеды и вызываешься на вылазки за припасами? Есть причина, по которой ты не хочешь находиться в доме? — его глаза всматриваются в мое лицо с торопливой пытливостью, и это искренне нервирует.
Однако это вызвано не личной заботой. Это очевидно. Скорее он хочет знать, вдруг что-то в нашем упорядоченном мире пошло наперекосяк, и тогда он живо приколотит все на место.
Я опускаю глаза, чувствуя себя обнаженной, раздраженной и неловкой. Обычно я лучше держу все при себе, но Джексон всегда был чертовски наблюдательным, и он знает меня так же хорошо, как я знаю его.
Правда в том, что в последнее время я не могу найти покоя. Я чувствую себя дерганной. Загнанной в ловушку. Мне хочется куда-нибудь пойти. Сделать что-нибудь. Убраться куда-нибудь на время.
Я хочу, чтобы что-то изменилось.
Но поскольку я не знаю, чем вызвано это чувство, я также не знаю, как это исправить.
Джексон тоже не может это исправить, так что нет смысла признаваться ему.
— Ничего не происходит, — говорю я, встречаясь с ним не дрогнувшим взглядом. — Мне еще три обеда разнести надо. У тебя работы нет, что ли?
Его губы тонкие, мягкие, и рот выглядит чуточку великоватым. Он презрительно кривится и бормочет:
— Больше никого не отвлекай.
— Да иди ты на х*й, Джексон, — моим словам недостает запала, пока я ухожу от него. Я раньше так злилась на его холодную отстраненность и едкие комментарии, что кричала на него и однажды даже отвесила пощечину. Но у меня попросту больше нет энергии, чтобы злиться на него.
***
После обеда я проверяю людей, пекущих хлеб на кухне, и их прогресс меня радует.
Моим родителям было уже за сорок, когда они родили меня. Они были оптимистичными и наивными благодетелями, вечно ищущими новую миссию. Они построили эту ферму в попытках жить вне цивилизации, так что тут есть колодезная вода, канализация с ручным управлением и компостные туалеты, что дало нам преимущество, когда вся американская инфраструктура рухнула, и местные территории утратили электричество и водоснабжение. Сколько себя помню, мы в Новой Гавани выращивали пшеницу, мололи ее в муку и пекли хлеб, а также всегда разбивали огромный сад с овощами. Слой пыли, поднятый в воздух астероидом, заслонил солнце на целый год, остудив мировую температуру, и какое-то время выращивать что-либо было проблематично. Но ситуация улучшается. Небо снова стало почти голубым. И в этом году мы вырастили неплохой урожай пшеницы, так что есть предостаточно муки для хлеба.