Гай Иудейский
Шрифт:
Отец сказал, чтобы я вышел. Я повиновался, но, выйдя из комнаты, неплотно прикрыл дверь и слышал весь их разговор. Я не все понимал, о чем они говорили, но было достаточно того, что понял. Выходило, что отец продает меня за деньги и что гость дает за меня очень крупную сумму. Отец просил добавить еще золотой, но гость упорствовал и говорил, что и того, что он дал, хватит нашей семье на несколько лет безбедной жизни. Отец вяло возражал, и мне было неприятно слышать его голос. Я так и не понял, сумел ли отец выпросить лишний золотой или нет, потому что в эту минуту меня позвала мать. Когда я подошел к ней, она молча обхватила мою голову руками, крепко прижала к груди и заплакала. Ее
Сборы были недолгими, но прощание тягостным и надрывным. Мать плакала в голос и заламывала руки, отец был бледен и стоял, низко опустив голову. Мои братья и сестры обступили меня и стояли молча, кажется, плохо понимая, что происходит и почему этот чужой, с тяжелым взглядом человек увозит меня с собой.
Не могу сказать, что в ту минуту я был очень расстроен. Если бы не причитания матери, то я и совсем бы не плакал. Я чувствовал себя значительно взрослее братьев: не их, а меня выбрал этот человек, не у них, а у меня начинается настоящая взрослая жизнь. Но когда мы отъехали — гость посадил меня перед собой на седло — и я оглянулся, слезы затуманили мои глаза. Я вдруг ясно почувствовал, что, может быть, уже никогда не увижу ни родного дома, ни родителей, ни братьев и сестер. Кто же мог знать, что детское предчувствие меня не обмануло. А мой новый хозяин, словно бы поняв то, что со мной происходит, пришпорил лошадь, и через пару минут мы уже были далеко.
Моего хозяина звали Гай. Я долго не мог понять, чем же он занимается, то есть каким ремеслом. Он не походил на ремесленника, а скорее был похож на торговца, но только ничем не торговал. Мы переезжали из города в город, из селения в селение и нигде не задерживались больше одной ночи. Чаще всего мы ночевали на открытом воздухе, прямо в поле, а если попадался лес, то в лесу (лес в наших местах попадается крайне редко). Мы передвигались довольно быстро — в первом же городе Гай купил для меня лошадь — и за довольно короткое время изъездили полсвета. Кесария, Иерусалим, Вифлеем, Александрия, Эдесса, Самосата [33] — это перечень только крупных городов, где мы побывали.
33
Города в восточных провинциях Рима; все они связаны с зарождением христианства. Кесария — приморский город на северо-западе от Иерусалима, резиденция прокураторов Иудеи. Вифлеем — небольшой городок к югу от Иерусалима, в котором, согласно христианским канонам, родился Иисус Христос. Самосата — главный город сирийской провинции Коммагены на западном берегу Евфрата.
Гай был человеком суровым, требовательным, но при этом обращался со мной вполне хорошо и не бил даже за серьезные проступки. Впрочем, я был послушным ребенком и по-своему привязался к нему. Я готовил еду, стирал, ухаживал за лошадьми и выполнял всякие другие его поручения. Он сам обучил меня всему, ругал, когда я делал что-то плохо, и хвалил, когда делал хорошо. Вообще-то он был справедливым человеком и никогда не бранил меня зря.
Так прошел год, другой, третий. Я быстро рос и в свои четырнадцать лет чувствовал себя вполне взрослым. Я уже не думал, чем занимается Гай, потому что он ничем не занимался, а только путешествовал. Это было странное занятие, но тогда я еще не понимал этого.
Одевались мы хорошо, ели всегда сытно и никогда не мерзли — что еще нужно человеку, чтобы быть счастливым! Сначала я тосковал по дому, но потом привык к новому своему существованию и не представлял себе, как можно жить по-другому.
Признаюсь, мой хозяин очень меня интересовал,
Во-вторых, в каждом крупном городе, куда мы приезжали, он отыскивал какую-нибудь религиозную общину и, хотя сам не участвовал в диспутах, очень внимательно слушал. Таких общин на Востоке бессчетное множество, и у каждой свои верования. Теперь-то я понимаю, как были они все слепы и глухи, проповедуя и отстаивая каждый свое, когда истина была уже открыта. Но тогда я этого не понимал и был ко всему этому равнодушен. Но Гая, напротив, все это очень интересовало, и порой мне казалось, что вся его жизнь только и состоит из удовлетворения такого интереса.
В-третьих, Гай все время что-то писал, занимаясь этим в любую свободную минуту, порой даже пренебрегая едой и сном. Мы возили с собой большое количество свитков и письменных принадлежностей, причем пергамент он покупал самый дорогой, самого лучшего качества. Он очень дорожил написанным и, когда ложился спать, всегда клал свитки у изголовья, а засыпал, положив на них руку. Я долго не понимал, чего он боится — разве это кому-нибудь могло быть нужно!
И, в-четвертых, самое главное. Не сразу, но по прошествии довольно долгого времени мне стало казаться, что мы от кого-то бежим и кто-то невидимый все время преследует нас.
Об этом нужно сказать особо. Я уже говорил, что мы никогда не оставались на одном месте больше одной ночи. Бывало, что мы жили в городе неделями, но место ночлега меняли каждый вечер. Это было очень неудобно — всякий знает, что такое переезд. Хотя вещей у нас набиралось не так уж много, но все равно переезжать каждый раз на новое место было обременительно. Конечно, со временем я привык к этому, и все же…
Но переезды тут не самое главное, а самое главное состояло в том, что Гай вел себя крайне осторожно. Скажу более, настороженно. Мне казалось, что он ни-когда не знает покоя. Если мы прибывали на постоялый двор, то, прежде чем поселиться, он внимательно осматривал все помещения, вглядывался в лица людей, долго и подробно о чем-то расспрашивал хозяина. Только убедившись, что все в порядке, он оставался там на ночь.
Он все время был в напряжении, даже когда мы останавливались в поле и вокруг не было ни души. Сначала я думал, что он боится разбойников, но оказалось, что я ошибался, потому что когда мимо нас проезжало или проходило несколько человек, он оставался спокойным, но стоило появиться одинокому путнику — все равно, пешему или конному, — как Гай вставал и незаметно клал руку на меч, который всегда возил с собой. И пока путник не проезжал или пока он не видел ясно его лица, он пребывал в напряжении. Я называю это напряжением, но правильнее сказать, что это был страх.
Хотя должен заметить, Гай не был трусливым человеком, в чем мне не раз пришлось убедиться. В путешествиях случается разное, и на нас неоднократно нападали. Правда, больше трех нападавших не было никогда, но Гай умел справиться с тремя Он ловко орудовал мечом и делался столь неистовым в драке, что те из нападавших, кого он сразу не убил, бежали в страхе. Я и сам боялся его неистовства, при том что в отношении меня он никогда его не проявлял.
Я даже стал думать, что, может быть, Гай какой-нибудь государственный преступник, скрывающийся от властей? Но от властей он особенно не скрывался, да и на преступника не был похож.