Гай Мэннеринг, или Астролог

Скотт Вальтер

– Можете идти, - сказал он писцу.
– Заберите всех этих людей с собой, Скрау, только оставайтесь в прихожей и будьте наготове.

Писец попробовал было убедить своего патрона, что оставаться с глазу на глаз с таким отчаянным человеком, даже теперь, когда он закован в кандалы, весьма опасно, но нетерпеливый жест Глоссина вынудил его тут же уйти. Когда дверь за ним закрылась, судья прошелся два раза взад и вперед по комнате, а потом сел на стул прямо против арестанта, с тем чтобы ясно видеть его лицо, положил перед собою заряженные пистолеты и твердым голосом сказал:

– Вы Дирк Хаттерайк из Флиссингена, не так ли? Арестант инстинктивно

повернулся к двери, словно опасаясь, что кто-нибудь их подслушает. Глоссин встал, распахнул дверь, чтобы его пленник мог со своего места увидеть, что поблизости никого нет, захлопнул ее снова, вернулся на прежнее место и повторил свой вопрос:

– Вы Дирк Хаттерайк, бывший капитан "Юнгфрау Хагенслапен", так или нет?

– Тысяча чертей! А если вам это известно, то чего же вы спрашиваете? сказал арестант.

– Просто я очень удивлен, что вы угодили сейчас в такое место, куда вам уж никак не следовало попадать, если бы вы хоть немного о своей безопасности думали, - холодно заметил Глоссин.

– Der Deyvil! [t37] Тот, кто затеял этот разговор со мной, тоже, видно, о своей безопасности позабыл.

– Как, с безоружным, да еще с закованным в цепи? Вот это здорово, капитан!
– иронически заметил Глоссин.
– Только особенно-то все-таки не грозитесь. Трудновато вам будет уйти отсюда, не рассчитавшись за одно дельце, которое несколько лет назад у Уорохской скалы было.

[t37]

Черт! (нем., диал.).

Хаттерайк помрачнел как ночь.

– Что до меня, - ответил Глоссин, - я не хочу особенно жестоко со старыми знакомыми поступать, но я обязан выполнять мой служебный долг. Поэтому я отправлю вас сегодня же на почтовых в Эдинбург.

– Potz Donner! [t38] Этого вы не сделаете, - сказал Хаттерайк уже более тихим и смиренным голосом.
– А кому же как не вам я отдал стоимость половины груза чеками Ванбеста и Ванбрюггена?

– Это было так давно, капитан Хаттерайк, что я даже позабыл, какую награду я тогда получил за свои труды.

[t38]

Гром! (нем.).

– За труды? 3а ваше молчание, вы, верно, хотите. сказать?

– Тогда этого требовало дело, - ответил Глоссин, - а сейчас я давно уже от дел отошел.

– Да, но мне вот сдается, что я сумею вас опять на старую дорожку толкнуть, - сказал Дирк Хаттерайк, - и провалиться мне на этом месте, если я не собирался вас навестить и рассказать вам кое о чем, что вас очень близко касается.

– Что, насчет ребенка?
– взволнованно спросил Глоссин.

– Да, mijnheer, [t39]– хладнокровно ответил капитан.

[t39]

Сударь (голл.).

– Так ведь он же умер? Или что, жив?

– Живехонек, так же как мы с вами, - ответил Хаттерайк.

– О господи! Но он сейчас в Индии?
– вскричал Глоссин.

– Нет же, тысяча чертей! Здесь! На вашем чертовом берегу, - ответил Дирк.

– Слушайте,

Хаттерайк, это.., если это так, только я не верю, это же нас обоих погубит. Не мог он забыть, какую вы с ним штуку тогда сыграли. А для меня последствия будут самые тяжелые! Говорю вам, мы оба погибли, вот и все.

– А я говорю, - возразил ему моряк, - что это погубит только вас одного, я-то уж и без того попался; теперь вот, когда меня вздернут, все наружу и выйдет.

– Какого же дьявола вас принесло сюда, на этот берег, с ума вы, что ли, спятили?

– Деньги вышли, дела расстроились, а я думал, что здесь все давным-давно позабылось и быльем поросло, - отвечал достойнейший капитан.

– Послушайте, но что же теперь делать?
– сказал Глоссин в тревоге. Освободить вас я не имею права. Но, может, вы сумеете как-нибудь освободиться по дороге? Да и в самом-то деле, словечко только черкнуть лейтенанту Брауну, и я пошлю с вами своих людей и скажу, чтобы они вас береговой дорогой вели.

– Нет, где там, из этого ничего не выйдет. Браун умер, застрелен и в земле лежит: черт о нем уже позаботился.

– Умер? Застрелен? Наверно, в Вудберне?
– спросил Глоссин.

– Да.

Глоссин замолчал. От ужаса холодный пот выступил у него на лбу, в то время как суровое лицо сидевшего напротив него моряка оставалось невозмутимым. Хаттерайк с прежним спокойствием жевал табак и сплевывал в камин.

"Кончено теперь, - думал Глоссин.
– Если только объявится наследник, то всему конец, и во что тогда выльется все мое попустительство этим контрабандистам? Да, но времени совсем мало, и надо что-то делать".

– Слушайте, Хаттерайк, освободить вас я не могу, но я вас в такое место определю, что вы сами на свободу вырветесь; я рад-радехонек буду приятелю помочь. Я запру вас на ночь в старом замке, а охране всей дам по двойной порции грога. Мак-Гаффог попадется в свою же ловушку. В "крепкой" комнате, как они ее называют, решетки все уж поразвалились, до земли оттуда футов двенадцать, не больше, а снег глубокий.

– Ас браслетами как же?
– спросил Хаттерайк, глядя на кандалы.

– А вот как, - сказал Глоссин, подошел к ящику с инструментом, достал оттуда маленький напильник и протянул ему.
– Вот это вас выручит, а дорогу по лестнице к морю вы знаете.

Хаттерайк радостно потряс своими цепями, как будто был уже на свободе, и попытался протянуть своему покровителю закованную в цепи руку. Глоссин приложил палец к губам, осторожно поглядывая на дверь, и продолжал свои наставления:

– Когда вы уйдете, лучше всего вам укрыться в Дернклю.

– Donner! Это место уже завалили.

– Вот черт! Ну, если так, можете взять мою лодку там вон, на берегу, и ступайте себе. Только на Уорохском мысу вам придется меня подождать.

– На Уорохском мысу?
– пробормотал Хаттерайк, и лицо его снова помрачнело.
– В пещере, что ли? Нельзя ли где в другом месте: es spuckt da, {Там место нечистое (нем.).} все говорят, что он там ходит. Только, Donner und Blitzen, я никогда ею живого не боялся, так что он мне теперь мертвый-то сделает? Strafe mich Helle! [t40] Нет, Дирк Хаттерайк никогда не боялся ни черта, ни дьявола. Значит, мне вас поджидать там?

[t40]

Да накажет меня ад! (нем., диал.).