Гаяна (Художник П. Садков)
Шрифт:
— Напротив, Мауки, ты кажешься мне умным парнем, — серьезно ответил Хоутон.
— Тогда что же такое ум?
— Ум? — Хоутон в затруднении оглянулся (разговор происходил у него в комнате), но, увидев коричневый чемодан под кроватью, оживился. — Допустим, что каждый человек при рождении получает ум, вот так же как и этот чемодан. Понятно?
Юноша наморщил лоб, придирчиво анализируя сравнение, а когда уразумел, в чем дело, улыбнулся и кивнул головой: да, ему понятно.
— Отлично. Но «чемоданы» у всех разные. У одного большой,
Мауки весело засмеялся: образная речь Хоутона была не только понятна, но и приятна ему.
— Затем человек идет в школу, университет — одним словом, учиться, то есть начинает набивать свой «чемодан» всякими полезными вещами.
— Хорошо, Боб! — воскликнул Мауки.
— Да не всем. У кого чемодан маленький, тот скоро его заполнит, а потом уже не остается места для новых знаний. Счастливчик же становится выдающимся инженером, врачом…
— … миллионером, — серьезно вставил Мауки.
— Нет, это не то, — прервал Хоутон, вытирая платком взмокший лоб: в роли педагога он чувствовал себя крайне неважно. — Не прерывай. Короче говоря, тот, у кого чемодан велик, тот ко дню получения диплома… Гм… Это значит после окончания учения, наполняет только часть своего вместилища, и остается уйма места уже для самостоятельной работы. Такие люди становятся учеными, писателями, государственными деятелями.
— О, Боб, — торжественно произнес Мауки, восторженно глядя на Хоутона, — у тебя очень большой чемодан, и еще совсем-совсем пустой!
— Как ты сказал?! — вспылил Хоутон, но тут же рассмеялся и толкнул юношу в бок. — У тебя он еще более пустой. От души желаю тебе наполнить его: учиться, получить знания и стать… В самом деле, кем бы ты хотел стать?
— Летчиком! — не задумываясь, ответил Мауки.
Хоутон ласково посмотрел на своего юного темнокожего друга и тяжело вздохнул; веселое настроение разом покинуло его. Мауки почувствовал перемену в настроении Хоутона и тревожно спросил:
— Это нельзя?
— У нас, к сожалению, почти нельзя…
— Нигде-нигде?
— Не думаю. Вот если бы ты попал, скажем, к русским, в Москву — есть такой город, Мауки…
— А что там, в Москве? — с трепетом и надеждой спросил Мауки, навсегда запомнив это слово.
— Там не посмотрят на цвет твоей кожи, лишь бы ты был хорошим парнем.
— Мауки хороший парень, — с горячим убеждением сказал юноша. — Мауки хочет в Москву!
Разговор этот происходил давно, но Мауки никогда не забывал его; день ото дня крепла его мечта попасть в прекрасную Москву.
Когда гигант вертолет прямо из Москвы прилетел на Отунуи, Мауки почти не удивился. Он уже настолько привык к своей мечте-сказке, что счел это проявлением благосклонности богов.
В первую же ночь после посещения «Ильи Муромца» Мауки надел свой водолазный костюм и уплыл на Пито-Као. Там, выбравшись на пологий берег, он упал на колени у могилы, хранившей останки благородного гаянца Маны, и долго молился каменному изваянию, прося далеких предков благословить его. И еще упрашивал Мауки дух предков не оставлять без доброго внимания родной народ, пока он, Мауки, будет жить в Москве.
Изредка юноша тревожно оглядывался по сторонам, опасаясь чужих злых ушей. Но никто не нарушал его уединения, и Мауки успокоился: когда человек разговаривает с богами один на один — это хорошее предзнаменование!
2
Мауки не мог не решить шахматной задачи русских — слишком непосредственно относился он к действительности, хотя жизнь не раз давала ему печальные уроки. Юноша спохватился уже после того, как задача была решена. С тех пор при каждой встрече русские, хотя и не очень назойливо, но все же достаточно настойчиво расспрашивали его: где, когда, а главное — кто обучил жителей Отунуи шахматной игре.
Мауки никак не мог понять, почему русские так упорны. Разве они не догадываются, что это общая тайна отунуйцев, что по каким-то своим соображениям они не хотят посвящать в нее никого.
Сердце юноши дрогнуло, только когда профессор Егорин, так и не добившись ответов на свои вопросы, воскликнул:
— Ах, Мауки, милый парень, знал бы ты, как важно, чтобы ты был с нами откровенным!
Только теперь Мауки понял, что русские чувствуют слежку, чувствуют присутствие кого-то — безусловно, недоброжелателя. Мауки едва не признался им, что шахматная история старая, но вовремя спохватился. Только с Бобом Хоутоном мог он быть до конца откровенным. Вернувшись на подводную лодку с вертолета, Мауки в тот же день рассказал Бобу о шахматной задаче.
— Ты умеешь играть в шахматы? — в упор посмотрел тот на Мауки.
— Все отунуйцы умеют.
— Давно к вам попала эта игра?
— Да, Боб. Мауки еще не было тогда.
— Кто научил вас?
— Мауки не знает. Тот человек умер.
— Рассказывай все, — потребовал Хоутон, не спуская глаз с Мауки.
Мауки продолжал молчать, потом, видимо, окончательно уверовав в силу дружбы Хоутона, сказал:
— Этого человека подобрали в океане наши рыбаки. Раненого. Через два года он умер.
— Где его похоронили?
— В гроте.
— Дальше.
— Он научил отунуйцев играть в шахматы. Когда приехали белые, шаман приказал всем молчать. «Они, — сказал шаман, — подумают, что вы убили, и накажут». И мы молчим.
— Какие-нибудь вещи остались от этого человека, Мауки?
— Да. Все там. — Мауки махнул рукой в сторону Ратануи.
— Покажи мне!
Юноша кивнул и еще ниже опустил голову: трудно жить на свете, даже если у тебя большой «чемодан», но абсолютно пустой… Простят ли его боги? Поймут ли они, что Боб — друг отунуйцев?