Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга)
Шрифт:
И почти следом за ней из воды пулей выскочил стройный юноша, с широким поясом и плоским ранцем на спине, и вспрыгнул на площадку дирижабля!
— Это еще что за штука? — спросил я.
— Он надел на себя спортивный реактивный двигатель… Так можно взлететь до тысячи метров, если захочешь.
— Не страшно?
— Гаянцы не боятся высоты.
— Но с тросом — это здорово! — сказал я. — Похоже на прыжки с штрабатом в наших земных цирках…
Я еще долго мог бы любоваться этой воздухо-водо-земной жизнью, но нас заметили все и кто в чем, вернее
Рат издал недовольный возглас и, круто развернувшись, направил машину вниз, в сторону бледно-голубой виллы, стоявшей поодаль в густой роще узких и. высоких деревьев — точь-в-точь сочинские кипарисы!
3
Наша резиденция имела подчеркнуто земной вид: двухэтажное здание с колоннадой, треугольным мезонином и прямоугольными окнами с переплетом. У парадного подъезда расходящиеся веером ступени, а по бокам их… Амур и Психея.
«Кипарисы», кусты, подрезанные в виде шара, клумбы. Старинное дворянское гнездо и только Странно!.. Мы остановились, переминаясь с ноги на ногу, сбитые с юлку: сходство двух планет становилось необъяснимым.
Дверь дома отворилась, и на пороге появился высокий, широкоплечий гаянец с седой шевелюрой, резкими чертами узкого горбоносого лица, загорелыми открытыми руками, одетый в голубую рубашку и синие свободные брюки, обутый в прозрачные босоножки. Его темно-серые глаза глянули на нас ласково, но изучающе.
— Это долгожитель Ле, — почтительно представила его Юль.
— Привет вам, люди! — густым, низким голосом произнес Ле, поднимая левую руку ладонью к нам. — Я прожил много дольше вас четверых, вместе взятых, но большей радости, чем видеть вас, еще не испытывал.
— Приветствуем и мы тебя, уважаемый Ле, — сказал Шелест.
Познакомившись с нами, Ле повернулся и, ровный, как струна, вошел в дом, как бы приглашая и нас последовать его примеру.
Оставив кожаные куртки в передней на «ширпотребовской» вешалке, мы вошли в гостиную. Вошли и замерли…
В углу стоял фикус. С потолка на простом крученом шнуре свисала люстра с подобием электролампочек, ярко светившихся. На стене в превосходной раме висела старинная пасторальная картина…
Шелест подошел к тяжелому комоду и хотел пощупать кошку-копилку из многосемейной породы базарно-ягуарно-пантерового подвида «терракота-халтуриус», как верхний ящик не то угрожающе, не то услужливо выдвинулся сам, а кошка-копилка выпустила из щели в спине хорошо распыленную струю ароматной жидкости.
Андрей отскочил и ударился об острый угол стола.
— Черт! — пробормотал он. — Кто придумал такие квадратные столы?
— Квадратный?! — переспросил Глебов. Мы глянули на старинный массивный стол и обомлели: он уже становился идеально круглым! «Наверно, раздвижной», — подумал я, и тотчас стол раздвинулся и принял овальную форму…
Хоутон оробел и присел в кресло-качалку: мы увидели, как распахнулось окно, Боб плавно отделился от пола, перелетел на террасу, и кресло принялось так раскачивать его, что парню стало дурно.
— Остановите меня, остановите! — закричал он, и кресло не только исполнило его желание, но и вернулось на место.
Мы поняли, что в этом хитром доме надо держать ухо востро и удвоили осмотрительность.
Легкий вазон на столе подтанцовывал, набитый живыми гаянскими цветами, вот-вот готовый взлететь, а хрустальная пепельница рядом слабо светилась, и над ней носились объемные фигурки бегунов, пловцов, гимнастов — очевидно, кадры устаревшего гаянского телевидения, модного еще в те времена, когда телепатия только изучалась.
Зато круглый репродуктор на стене молчал и, неизвестно каким способом, наполнял комнату свежими волнами озонированного воздуха.
Металлический календарь на письменном столе отсчитывал время, а круглые часы, вероятно, превратились в термометр.
К швейной машине «Зингер», стоявшей в углу, я подбирался осторожно, готовый к немедленному отступлению, если она проявит агрессивность, но нрав у нее оказался кротким. Я даже рискнул нажать на ножную педаль…
В один миг она покрылась голубоватым ореолом и мягко застрекотала. Едва Боб успел крикнуть нам- «Ложись!», как «Зингер» послушно раскорячилась и легла на пол.
Тогда Хоутон, осмелев и ощутив в себе исследовательский зуд, обошел вокруг и скомандовал: «Встать!» — и «Зингер» встал.
— Гм… — произнес Боб. — Что же у тебя внутри?. «Зингер» раскрылся, и мы увидели большой набор всевозможных деталей машин и механизмов. Боб глупо расхохотался и хлопнул себя по ляжке.
— Идиот! — воскликнул он. — Это же гаянский вариант нашего детского «Механо»; у вас в России такую штуку для ребят называют «Конструктором». М-да, тут можно собрать, что угодно… Славно!
Евгений Николаевич, справедливо заключив, что никто и ничто здесь не желает причинить нам неприятность, коснулся дверцы полированной тумбочки: она отскочила и из нее вырвалось морозное облачко — холодильник!
Книжный бутафорский шкаф служил тамбуром коридора, ведущего в наши спальни. Но больше всего нам пришлось размышлять над иконой с лампадкой…
Мы же знали, что в истории Гаяны, к счастью, не было христианства: язычество древних перешло у них в искусство. Это не тормозило прогресс; на кострах не сжигались заживо талантливые люди; попы и монахи не развращали народ.
На иконе был изображен наш Георгий-Победоносец!
Едва Евгений Николаевич потянул за лампадку, как за сонетку, — Георгий-Победоносец пришел в движение. Мы увидели, что он уже одет в прозрачный скафандр и вооружен электрическим копьем. Началось сражение с драконом — чудовищем неведомой планеты, куда залетел на звездолете житель Земли.
Комната наполнилась визгом и шипением змей, звоном позывных и рокотом летящих на подмогу вертолетов. Евгений Николаевич снова дернул лампадку — икона приняла свой первоначальный вид. И тогда мы догадались, что это библиотека фантастических романов «в издании» стереофонического видеофона.