Гаяна
Шрифт:
– Благодарю вас, милейший Хоутон, - церемонно раскланялся Глебов.
– Из этой чертовой уймы мы отберем десяток (для первого раза!). Но вы что-то хотели сказать… Если?..
– Если, любезнейший Евгений Николаевич, я смогу справиться.
– Вы забываете о нашем гениальном друге… - Глебов лукаво посмотрел в мою сторону.
– Пересчитывать колючки - его страсть, а числа есть числа!
Это уже был намек. Дело в том, что на Земле я оставил весьма приличную коллекцию изумительных по красоте кактусов, этих подлинных шедевров земной природы!
– Мы будем с тобой дублировать их наблюдения и вычисления, - примирительно произнес Шелест, поло - жив руку на мое плечо.
– Так точнее будет.
– Слушаюсь, командир, - ответил я, приступая к настройке своего телескопа.
Некоторое время спустя Глебов раздал нам задания, и началась скучная утомительная работа-испытание нашей выдержки, наблюдательности и сообразительности.
3
Более месяца я не прикасался к рукописи. Расчеты, проверка, огорчений, снова расчеты, - в общем, было не до дневника. Определение места ракеты (уже действительного, а не расчетного!) привело нас к такому неожиданному результату, что у всех опустились руки. Получилось, будто мы так далеко умчались от своей Земли, что до Гаяны оставался всего год полета, вместо ста четырнадцати лет!!!
– Но ведь это же нелепо, - устало сказал Хоутон.
– Как быть? Я спрашиваю: как быть?
– Не терять равновесия, - недовольно ответил Шелест.
– Прости, командир!
– кипятился Хоутон.
– Я хладнокровен, как тысяча лягушек! Но согласись, что даже на самом идеальном спокойствии невозможно залететь так далеко в какие-то жалкие пять лет… Разве это не так?
– Я попросил бы приберечь слово «невозможно» для более удобного случая, - невозмутимо вставил Глебов.
– Позвольте, Евгений Николаевич, - не унимался Боб, - мы делали все по вашей программе, но… Как это говорится по-русски? Ага!.. Воз и ныне там!
– Будем справедливы: «воз» как раз не там, где ему положено быть по времени его движения, - спокойно заметил Шелест.
– А может быть, - предположил я, - наши часы вышли из строя и кибернетика разбудила нас не через пять, а через сто с хвостиком?..
– Мой бог!
– воскликнул Хоутон.
– Затеряться в космосе без хронометра?!.
Атом беспокойства заметался во мне: шутка сказать, занесло нас черт знает куда, мы не имеем не только детальной, но даже общей ориентировки, да еще не уверены в бортовых часах, без которых немыслим точный расчет никакого полета!
Шелест понимает наше состояние - ему труднее: он командир.
– И все же, - рассудительно говорит он, - расчеты для меня убедительнее эмоций. Мы можем внутренне верить им или не верить - это условно. Прошу… Как бы сказал Маяковский в данном случае, Евгений Николаевич?
– «Стать на горло собственной песне», - мгновенно подсказал Глебов.
– Верно. Так и поступим. Если расчеты правильны, то дней через восемь Мы войдем в Зону гаянской ксаны номер тридцать три. Вот тогда и запеленгуемся точнее.
– Превосходная идея, командир!
– воспрял духом Боб.
– А пока, в порядке подготовки к встрече с нашими собратьями, Боб займется уроками гаянского языка: мы рассчитывали на большее время, теперь же - кто знает!
– возможно, придется сокращать программу.
– Слушаюсь, командир!
– обрадовался Хоутон, человек дела.
Кибернетика приняла первые робкие радиосигналы не через восемь, а через два дня. Шелест и Глебов настраиваются вручную, проверяя автоматику. Мы с Хоутоном сидим на диване и наблюдаем, изредка переговариваясь шепотом.
Лица наших друзей возбуждены. Мы не выдерживаем и подходим к ним.
– Это… действительно позывные ксаны номер тридцать три, - глухо говорит Евгений Николаевич.
– Расчеты верны: до Гаяны - несколько месяцев полета…
– Значит, либо часы неисправны… - размышляю я вслух.
– Часы исправны, - уверен Глебов.
– Но тогда выходит, что мы летели со скоростью…
– Четверть миллиона километров в секунду, - заканчивает Глебов.
– Приборы скорости у нас тоже не врут!
– Невозможно!
– горячусь теперь я.
– Невозможно, летя со скоростью меньшей, чем скорость света, пройти расстояние в десять-двадцать раз большее, чем сумел бы пройти сам фотон за это же время.
– Это парадокс!
– воскликнул Боб.
– Парадокс Глебова, - сардонически подхватываю я, не подозревая, что уже окрестил новое для нас явление природы, одно из самых грандиознейших во Вселенной.
– Спокойнее, друзья мои, спокойнее, - почему-то смеется командир.
– Я преклоняюсь перед темпераментом, но истина…
– Я успокаиваюсь, - покорно произнес Хоутон и, разведя руками, подчеркнуто лениво уселся на диван.
– Я даже делаю вид, что считаю веселье командира уместным…
– Старина Боб!
– Шелест с силой бьет Хоутона по плечу.
– Сохранилась ли в тебе хоть толика воображения?
– Моего запаса хватит надолго, - ворчит Хоутон.
– Так почему ты не воспользуешься им?
– удивляется Шелест.
– Нельзя же просто игнорировать какое-нибудь явление только оттого, что оно тебе раньше не было известно и никем не описано.
– Ты хочешь, командир, попытаться найти этому парадоксу объяснение?
– А почему бы и нет?
– Но ведь старик Эйнштейн… - хочу напомнить я.
– Эйнштейну принадлежат и такие слова, - прерывает Глебов: - «Я считаю вероятным, что принцип постоянства скорости света в его обычном понимании действителен лишь для пространства с постоянным гравитационным потенциалом».
– Значит, возможно…
– Ну почему бы и нет?!
– снова повторяет Шелест.
– Что ж, - скачал Хоутон, - допустим, пространство имеет кое-где свойство сжиматься в гармошку, и тогда мы, летя с одной и той же скоростью, пронижем больше «морщин»… А?