Гаяна
Шрифт:
Глава вторая
«ПОДЪЕМ!..»
1
Я проснулся рано утром…
Откуда-то доносится шум прогреваемых моторов, пение петухов (мне всегда приходилось жить вблизи аэродромов на окраине городов, как и большинству летчиков). Скосив глаза, вижу в окне голубое небо и облака, позолоченные восходящим солнцем. Слабый ветерок едва шевелит голые, чуть заснеженные ветви деревьев.
Что это - Земля? Неужели вылет не состоялся?..
Но ведь я помню: ночь, изящное тело звездолета «Юрий Гагарин»… Лифт доставил к входной двери нас, четырех космонавтов: командира Андрея Шелеста, астроштурмана Евгения Глебова, Боба Хоутона и меня…
Мы еще раз помахали провожающим, вошли в кабину. Потом каждый неторопливо лег в свой биотрон - прозрачное пластмассовое «яйцо», на дне которого своеобразная постель с мудреным кибернетическим оборудованием для анабиоза.
Надо мной бесшумно сомкнулись створки биотрона, и я погрузился в крепкий сон, замедляющий все жизненные процессы ровно в тысячу раз.
И оттого, что все это было, я отказываюсь соглашаться с реальностью своего теперешнего пробуждения, столь будничного…
Во мне уже поселилось ожидание иного.
Так где же я?
Ах, да… Ведь в нашем звездолете вместо окон - совершенные телевизоры. Это они создали мне привычную обстановку пробуждения.
Шевелю рукой, ногой, вдыхаю полной грудью…
Плавно раздвигаются надо мной створки биотрона, и раздается музыка… Урок спортивной гимнастики! Как будто кто-то включил приемник, настроенный на московскую широковещательную радиостанцию.
– С добрым утром, дорогие товарищи космонавты!
– говорит диктор.
– Готовимся к утренней зарядке…
И тут же веселый голос Боба Хоутона:
– Подъ-е-е-ем!..
2
… Порой хочется писать и писать: в конце концов это мой личный дневник, и для него нет литературных канонов.
Вместе с тем я стараюсь «не растекаться мыслью по древу», смиряя себя тайной надеждой, что жители моей планеты прочтут когда-нибудь эти искренние, безыскусные строки.
Поэтому я опишу лишь самое интересное, с моей точки зрения, оставляя за бортом мелкие жемчужины эпизодов и деталей, дорогих только лично нам, ринувшимся в Будущее…
3
После завтрака Шелест решил обсудить, как жить дальше.
– Я прошу высоких представителей земного человечества высказаться, - шутливо произнес он, когда мы угомонились.
– Недурно бы выйти в космос, - предположил Глебов.
– Прямо на ходу?!
– Хоутон сделал страшные глаза.
– А впрочем…
– У нас есть кое-какие наметки… - робко вставил я.
– И поскольку мы, так сказать, заранее «запрограммированы»…
Шелест с одобрением глянул на меня и уничтожающе - на Евгения Николаевича и Боба.
– Добро, - просто сказал он.
– Будем действовать строго по плану: отдых, помноженный на отдых и возведенный в степень вдохновения, немного информации, вот пока и все. Полагаю, что сам космос всерьез нас мало интересует, не так ли?..
Евгений Николаевич Глебов возмущенно привстал: как ему, астрофизику, говорят такие вещи? Мы невольно засмеялись: ведь всем известно, что Евгений Николаевич - страстный звездолюб и в Москве жил среди небесных светил, тысячи часов размышляя о свойствах материи и происхождении миров.
Но раньше он делал это на почтительном удалении от звезд. Теперь же, что называется, щуку пустили в воду и хотят сделать ее вегетарианкой.
– Не все сразу, мой друг, - мягко остановил его командир, - сперва ознакомимся со всем тем, что происходило, пока мы спали… Вы же знаете, что киноаппараты работали для нас, и надо уважать их труд…
Евгений Николаевич послушно склонил голову. Мы сели напротив главного овального экрана, плечом к плечу, и командир включил проектор.
Тяжесть в кабине была несколько меньше земной, и во всем теле ощущалась живительная легкость, способствовавшая отличному настроению.
Голубоватый экран приступил к своему «рассказу»…
Подмосковье. Зима. Ночь. Четверо космонавтов в спортивных костюмах - без скафандров - скрылись за дверью звездолета, и ажурная башенка с лифтом отъехала в сторону.
В защитных укрытиях у пультов управления - десятки операторов. Их лица сосредоточены. То и дело посматривают они на стрелки часов, прислушиваются к звонким голосам секунд: капли времени, одна за одной, падают в океан минувшего. Каждая капля «включает» какую-то группу механизмов, а на долю одной - такой же бесстрастной, как и все, - достается главное.
Старт!..
В облаках снега и пара поползло вверх тяжелое туловище ракеты. Скорость нарастала. Вот уже на смену метрам ринулись под днище звездолета километры и вынесли его на своих легких плечах за пределы атмосферы. Золотисто-багровые струи раскаленного редеющего воздуха еще раз обняли прочные борта и скрылись.
Все немощнее тяготение, все увереннее устремляется в черный космос звездолет, разрывая острием холодное пространство.
Кабина… Космонавты-то есть мы!
– в биотронах. Мы в анабиозе и не ведаем, что происходит вокруг, не чувствуем давящих перегрузок, доверившись тем, кто выводил нас на галактическую трассу.
Кадры сменяются как в приключенческом фильме. Земля… Величиной с горошину… Плавно отделяется наружная оболочка, обожженная трением о воздух: звездолет-удав меняет кожу. Но на ее месте не просто обновленная «кожа», а сложный металлический скелет.
Длинные фермы выползают из пазов корпуса и опускаются вниз. Они телескопически удлиняются, как ножки штатива, образуя ажурный вогнутый диск.
Из ракеты вырывается сине-фиолетовое прозрачное облако. Оно ширится, тает и, жадно прикрепляясь к радиальным фермам-антеннам, становится почти невидимым. Теперь оно напоминает колоссальный зонт в хвосте ракеты, будто догоняющий ее: это Z-поле, жесткость которого идет в сравнение разве лишь с гравитацией, заполнило просветы между антеннами.