Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
«…Настало уже время подняться из рабского состояния, которого не терпят наши братья в наследственных монархиях и даже в оттоманских владениях. А если бы какое село или выселок уклонились от этих действий, то они первые узнают нашу суровость, как и милость почувствуют сначала ближние».
И как грозно звучало в конце напоминание панам о временах Хмельницкого и Костки Наперсного. А внизу подпись стояла: «Крестьяне Короны, что объединились за веру и волю». А потом… Что было потом, Василь долго сам не понимал. Однажды утром их разбудил отец. Был вторник, а в костеле звонили, как на праздник. К фольварку с вилами, косами бежали крестьяне. По улице мимо их двора очумело промчался белокопытный конь с панского выезда, и трое крестьян на углу улицы перерезали ему путь. Отец с Яном привели домой корову и кобылу-двухлетку. Радовалась и боязливо вздыхала
В час свободный, после службы,
Мы берем с собою ружья:
Чем не божья благодать,
Кур по селам воровать?
— …Ты не заснул тутай? — вдруг услышал Василь сзади. Возле него, подбирая длинные ноги, присел Ян.
— Мог и заснуть. Сам же обещал, что сегодня пойдем в город. Ты откуда, почему не дорогой?
— Оттуда. — Ян неопределенно показал рукой. — Слушай, Василь, мы уже не пойдем в город. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Мы сейчас должны бежать.
— Как бежать? Ведь нас никто не трогает? — испуганно задрожал Василь.
— Не трогали пока что, — расправил узкие брови Ян. — На сапожной мануфактуре бумаги у всех проверяли. Комиссары понаехали. Не сегодня-завтра на мою или на твою придут.
Василь почувствовал, как в груди у него похолодело. До этого времени их никто не тревожил. Они бежали из села и добрались сюда; им просто повезло в дороге. А может, не столько везло, сколько умел всё устроить Ян. О, какой он умный, Ян! Он всегда хорошо знал, к кому можно зайти переночевать, у кого попросить краюху хлеба. Недаром и тут Яна уже через неделю взяли на лучшую мануфактуру — шелковую. В Гроднице у них никто не спрашивал никаких бумаг. Ян сказал цехмистру, что они вольные хлопы, выкупились за четыреста злотых у своего пана, Цехмистру было всё равно — правду или неправду говорит этот хлоп. Он знал, что директор мануфактуры сам охотно берет пришлых хлопов. Их можно по нескольку лет держать в подручных, выплачивая по четыре злотых в месяц. Кому они пожалуются? С ними вообще легче. Можно побить, лишить платы. А не покорится — приковать к колодникам, которые работают в каретной мануфактуре, и пусть потом звенит хлоп кандалами.
— Куда же мы отправимся? — упавшим голосом спросил Василь.
— На Украину, Василь, убежим. Мы не одни, много подмастерьев бросают мануфактуру. На Украине посполитые панов стали бить. Нам другого пути нет, как только к ним.
Василь широко раскрыл глаза.
— Так те ж посполитые — украинцы. Они могут нас убить.
Ян положил руку Василю на плечо.
— То бедные люди, Василь, такие, как и мы. Они шляхту бьют. Я тебя не хотел тревожить. Позавчера на мануфактуру бумагу завезли обозники.
Ян вынул из кармана измятый лист, расправил на колене и указал тонким, со сломанным ногтем пальцем на первую строку. «Универсал к крестьянам, чтобы к восставшим гайдамакам присоединялись», — по складам прочитал Василь.
— Смотри сюда, — снова указал Ян. — Тут вот написано: «Братья наши счастливо начали на Украине освобождаться из-под ярма. Призовите бога в спасенье и переходите на помощь». Теперь понимаешь, — Ян свернул листок и спрятал под шапку, — бояться нечего. Только бы добраться удалось. А это вот нам на дорогу.
Ян засунул руку за пазуху
— Где ты взял, зачем? — спросил Василь.
— Этот пояс стоит триста злотых. Он выткан золотом. Мы его обменяем на деньги, я его две недели ткал.
— Так ты украл? — спросил Василь.
Ян усмехнулся.
— Выдумал — украл. У кого украл? У панов? Разве они его делали? Я взял, чтобы было на что в дороге прокормиться. Довольно сидеть. Нужно идти не мешкая. Когда утром кинутся искать, мы уже будем далеко.
Ян обнял брата и нежно погладил его по плечу.
— Не бойся, братик, всё будет хорошо. Счастье само не идет в руки. Его завоевывать нужно.
Хотя Василю было семнадцать лет, а Яну только на два года больше, Василь чувствовал себя спокойно только тогда, когда находился вот так рядом с Яном, ощущал прикосновение его руки, слушал его рассудительную речь. Какой умный и храбрый Ян. И как хорошо иметь такого брата!
Роман разобиделся. Он ехал сбоку и, отвернув голову, насвистывал песенку. Всех их ехало человек тридцать. Они должны были добраться вместе до Смелы и уже оттуда группами по три-четыре человека разъехаться по селам. В каждой такой группе имелся один грамотный человек, он должен был читать крестьянам универсал. Гайдамаки были одеты в форму надворной стражи. И хотя старшим над ними Зализняк назначил атамана Шилу, Роман попросил, чтобы сотником надворной стражи одели его. Шило, спокойный, степенный человек, согласился с радостью. «Лучше я буду играть малую комедию, чем большую», — сказал он. Но Роман, себе и другим на забаву, скоро стал злоупотреблять своим положением. Когда они проезжали через какое-нибудь село, он вел себя на людях надменно и высокомерно, как будто и в самом деле был сотником отряда, требуя от переодетых гайдамаков почтительного отношения к себе. Гайдамаков распирало от смеха, когда он в одном селе погнал в корчму за горилкой самого Шилу. Разгневанный сотник, как только они выехали за село, остановил коней, приказал Роману снять с себя сотницкую одежду и отдать ему.
Роман перестал насвистывать и с любопытством уставился на нескольких запорожцев из гайдамацкого отряда, которые затеяли игру. Каждый из них по очереди разгонял коня и, кинув шапку, на скаку ловил её. Кто же не успевал поймать, должен был в первой же корчме угостить за свои деньги товарищей. Долго никто из них не проигрывал. Только на третьем заходе один из запорожцев неудачно перехватил поводья, и шапка, скользнув по локтю, упала на землю. Вокруг раздались довольные выкрики.
Гайдамаки выехали на бугор и пустили лошадей шагом. В долине виднелось село. Впереди них к селу ехала подвода. Роман пришпорил коня и поскакал вперед. Вскоре он был уже возле подводы. Небольшая брюхатая лошаденка, лениво помахивая хвостом, дремала на ходу. На возу, подложив под щеку обе руки, сладко спал здоровенный, краснощёкий поп. Большая зеленая муха лазила у него под носом, но поп не ощущал этого и сладко чмокал во сне губами.
— Батюшка, ау! — позвал Роман.
Поп даже не шевельнулся.
«Пьян», — догадался Роман.
Разглядывая попа, он думал: что бы ему сделать? Повернуть коня, и пусть он едет туда, откуда выехал? Но позади гайдамаки, они остановят воз. Роман посмотрел в сторону, и вдруг по его лицу расплылась улыбка. Он слез со своего коня и, оставив его на дороге, взял попову лошадь за уздечку. Справа блестело болото, и к нему тянулись в траве две колеи, проложенные, видимо, ещё с осени, когда сюда возили мочить коноплю. Роман повернул лошадь на колеи, провел немного и пошел назад. Он сел в седло, выжидая, что будет дальше. Лошадь, наверное, захотела пить, дошла до пруда и стала понемногу заходить в воду. Высоко подтянутый чересседельник не давал ей дотянуться мордой до воды, и она брела все дальше и дальше, таща за собой воз. Вода уже была выше колес. Вдруг поп испуганно вскочил. Он протер глаза и сразу завизжал тонким голосом, который никак не шел к его дородной фигуре:
— Спасите! Тону! Господи, спаси, грешен есмь!
Роман видел, что конь спокойно пьет воду и что болото неглубокое. Свистнув сквозь пальцы, он стегнул коня нагайкой и отпустил поводья. Гайдамаки нагнали его уже при въезде в село.
— Я тебе посмеюсь над святым отцом, — показал кулак Шило. — Совести у тебя нет. Крест святой носит, а сам помогает черту вертеть его мельницу. Недаром батюшка думал, что это дьявол его в воду уволок. Как есть дьявол. Тьфу на твою голову!
— На свою плюй, — усмехнулся Роман. — Говорите, поп подумал, что это дьявол его в воду завел?