Гайдамаки
Шрифт:
— А где же ваш хозяин? Не он ли там за копнами побежал?
— А какой же ещё леший.
Максим отпустил повод, и Орлик, которого он никогда не зануздывал, потянулся к траве.
— А вы чего же не бежали?
— А чего нам бежать? — ответил один из косцов. Сидя на покосе, он перевязывал на постолах волоку. [54] — Мокрый дождя не боится. Что с нас взять? Да и то сказать, разве вы не такие же люди, как мы? Может, и из нас кое-кто в гайдамаки думает пойти.
54
Волока — завязка.
— Что-то долго думает. Скажите лучше, не проходил тут кобзарь слепой с хлопцем? — спросил Максим.
— Проходил ещё на рассвете. Вот там не он ли идет?
Зализняк обернулся и выехал на дорогу, где, постукивая палкой, шагал Сумный с Петриком.
Увидев Зализняка, Петрик сказал об этом деду, и они сели на обочине дороги. Максим подъехал к ним, слез с коня. Дед рассказывал недолго. Он подтвердил всё, о чем говорили другие лазутчики, которые вернулись утром: в городе войска немного, всё оно стоит в замке. Конфедераты почти все выехали из Черкасс. О том, что гайдамаки вышли из лесу, никто не знает.
Зализняк поскакал к гайдамакам. Он отделил конные сотни от пеших (последним наказал ускорить шаг и двигаться следом), повел их на Черкассы. Через полчаса были уже в городе. Завидев вооруженных всадников, люди попрятались в хаты, улицы опустели, и только собаки заливались по дворам да иногда из-под копыт с кудахтаньем кидалась перепуганная курица.
Промчались предместьем, широкой улицей выехали на торговый майдан. День был базарный, и при появлении гайдамаков на майдане поднялось что-то страшное. Все бросились врассыпную. Ревела оставленная на произвол скотина, трещала под ногами опрокинутая наземь с прилавков посуда, визжали женщины, разбегаясь по дворам.
Максим остановил коня, удивленно смотрел на всё это. Неподалеку от него крестьянин лупил кнутовищем по ребрам коня. Он пытался въехать в улочку, но его воз, крепко зацепившись колесом за соседний, запряженный волами, не мог сдвинуться с места. Максим поехал туда. Увидев Зализняка, крестьянин швырнул кнут и кинулся под воз, чтобы хоть самому проскочить в улочку, но с перепугу попал не туда и вылез возле заднего колеса, перед самой головой Орлика.
— Стой! — крикнул Зализняк. — Стой, говорю!
Крестьянин прижался к забору, подняв для защиты руки.
— Чего бежишь? — спросил Максим, наклоняясь с седла.
— Все бегут, и я тоже. Гайдамаки…
— Так что же, что гайдамаки?
— Резать всех будут…
— Кто это тебе сказал? — Максим едва сдерживал гнев.
Крестьянин отвел руки и только теперь взглянул на Зализняка.
— Атаман городовой на сходке.
— Атайан? Тот скажет. А у вас у самих ума нет? Поворачивай коня и не бойся ничего. Торгуй себе на здоровье да не будь дурнем.
— Мы сами не верили. Люди передавали, что никого не трогают. Но атаман…
Зализняк повернул коня и поехал назад. Сотни стояли на улице. Никто не отъезжал в сторону, не сходил с коня. Тем временем на базаре немного утихло. Часть торгующих убежала, те же, что превозмогли страх и остались на майдане, видя, что их никто не трогает, возились около своих возов, поглядывая искоса на гайдамаков.
Что-то нехорошее шевельнулось в сердце Максима: было и оскорбительно и больно, что крестьяне при появлении гайдамаков бросились врассыпную.
Он понимал: недобрые слухи распускают богатеи, и успокаивал себя тем, что со временем люди узнают правду о повстанцах.
Зализняк взглянул на суровые лица гайдамаков и, не говоря ни слова, ударил коня нагайкой. Орлик, не привыкший к этому, от неожиданности взял с места галопом, но Максим натянул поводья, сдержал его. Ничего не понимая, конь покосился глазом на хозяина и, потоптавшись на месте, пошел широкой рысью.
Максим не оглядывался. Он слышал за спиной неровный стук копыт и бряцанье оружия. Промчавшись через узкий мост, кони взяли под гору. На горе виднелся замок с дубовым частоколом и рвом вокруг. При приближении гайдамаков над высокими, под циркуль, воротами открылись бойницы. Такие же бойницы открылись и на двух угловых башнях. Не доезжая на пушечный выстрел, Зализняк остановил коня. Он поглядел на замок — штурм должен быть нелегким. Тогда, когда он слушал донесения лазутчиков, все казалось очень простым. Напуганный гарнизон при появлении такого войска сам откроет ворота. Как неразумно было полагаться на это! Максим ощутил на себе сотни взглядов, понял: решать надо быстро. Неприятный холодок защекотал в груди.
«Нужно было подготовиться к штурму», — промелькнуло в голове.
Максим обернулся к сотням:
— С коней, копья в козлы!
Сошел с коня и отдал Василю повод.
«Неужели гарнизон будет стрелять?» — подумал про себя. И, превозмогая какую-то внутреннюю дрожь, направился к воротам.
— Максим, куда ты? Стой! — крикнул Швачка.
Но Зализняк не отвечал, продолжая идти. Становилось немного жутко под неподвижными темными взглядами бойниц, казалось, вот-вот какая-нибудь из них хищно блеснет пламенем прямо ему в лицо. На холмике, перед воротами, Максим остановился.
— Казаки, выйдите кто-нибудь за ворота, переговорим! — подняв голову вверх, крикнул он.
Над воротами открылось маленькое оконце, и оттуда послышался глухой старческий голос:
— Мы с бунтовщиками не разговариваем. Для них у нас давно пули приготовлены.
— Попробуйте сделать хоть один выстрел — мышь живой не выскочит отсюда, — ответил Швачка, который вместе с Яном подошел и стал сзади Зализняка. — Ты кто такой там будешь?
— Не твоё дело, кто я, — послышалось сверху. — Казак.
— В кого же стрелять собираешься? В казака? Боитесь сами выйти — впустите меня. Или тоже страшно?
Окошечко не закрывалось, но оттуда уже никто не отвечал. Подождав немного, Швачка постучал нагайкой в ворота.
— Сейчас, словно в свои стучишь, — послышалось из-за ворот, и одна половинка их немного приоткрылась.
Максим, Швачка и Ян прошли в них. Ворота сразу же закрылись, звякнул пудовый засов. Зализняк осмотрелся вокруг. Около ворот столпилось до сотни казаков, другие посвешивались со стен, с любопытством поглядывая на Зализняка.