Гайдзин
Шрифт:
Он пообещал отцу, что по возвращении сделает выбор. Теперь ему, возможно, не придется довольствоваться второй, третьей или четвертой кандидатурой в его матримониальном списке.
— Мисс Анжелика подняла тревогу в Поселении, потом настояла на том, чтобы вернуться сюда — мистер Струан попросил её срочно увидеться с ним. Похоже, дела у него не слишком хороши. Если честно, ранение весьма серьезное, поэтому я привез её. Она держалась как настоящая леди.
За столом повисло странное молчание; каждый знал, о чем сейчас думает другой. Молчание нарушил
— Зачем этому убийце понадобилось забираться сюда? Оба офицера уловили в его голосе нервную дрожь.
— Полагаю, для каких-нибудь новых пакостей, — ответил Паллидар. — Волноваться, впрочем, нет причин, мы поймали этого сукина сына. Вы видели сегодня утром мистера Струана?
Я заглянул к нему, но он спал. Надеюсь, с ним все будет в порядке. Операция прошла не слишком успешно, и... — Тайрер замолчал, услышав сердитые голоса снаружи.
Паллидар подошел к окну, остальные последовали за ним.
Сержант Тауэри кричал полуголому японцу с дальнего конца сада, подзывая его к себе:
— Эй ты, подойди сюда!
Японец, судя по всему, садовник, был молод и хорошо сложен. Он стоял шагах в двадцати от них. Весь его наряд состоял из набедренной повязки, на плече он держал охапку веток и палок, часть которых была обернута в грязную черную материю, и, неуклюже согнувшись, собирал другие. На мгновение он выпрямился, потом начал сгибаться и выпрямляться, как заводной, униженно кланяясь в сторону сержанта.
— Господи, этим содомитам просто неведомо чувство стыда, — скривившись, произнес Паллидар. — Даже китайцы так не одеваются... и индусы тоже. У него же вся срамота наружу.
— Мне говорили, они одеваются так даже зимой, некоторые из них, — сказал Марлоу, — похоже, они совсем не чувствуют холода.
Тауэри опять крикнул японцу и махнул рукой, приказывая подойти. Тот продолжал кланяться, быстро-быстро кивая, но вместо того чтобы идти к англичанину, он, очевидно неправильно истолковав его жест, послушно повернулся и с тем же полупоклоном засеменил прочь, направляясь к углу здания. Проходя мимо окна столовой, он на миг поднял на них глаза, потом снова раболепно согнулся пополам, выказывая полную покорность, заторопился дальше к помещениям, где жили слуги, почти скрытый листвой, и пропал из виду.
— Странно, — пробормотал Марлоу.
– Что?
— Да просто все эти поклоны и угодничание показались мне наигранными. — Марлоу повернулся и увидел белое как мел лицо Тайрера. — Господь милосердный, что с вами?
— Я... я... этот человек, мне показалось, что он... я не уверен, но, кажется, он был одним из них, одним из убийц на Токайдо, тот самый, которого подстрелил Струан. Вы не видели его плеча, оно не было перевязано?
Паллидар среагировал первым. Он выпрыгнул в окно, Марлоу, успевший схватить саблю, выпрыгнул следом за ним. Вместе они бросились к деревьям. Но никого не нашли, хотя обыскали все вокруг.
Солнце стояло уже высоко. Снова раздался мягкий стук в дверь, снова голос Бебкотта позвал
Она ждала. Через минуту шаги в коридоре затихли, она протяжно выдохнула, отчаянно пытаясь остановить дрожь, и опять принялась мерять шагами комнату: от окон с закрытыми ставнями к кровати, потом опять к окнам, — она ходила так уже несколько часов.
Я должна принять решение, думала она в отчаянии.
Когда она проснулась во второй раз, не помня, как просыпалась в первый, голова у неё была ясной, и она осталась неподвижно лежать в смятых простынях, довольная тем, что уже не спит, отдохнувшая, проголодавшаяся, с нетерпением ожидающая первую за день и самую восхитительную чашку кофе со свежей хрустящей французской булочкой, которые шеф-повар французской миссии в Иокогаме выпекал каждое утро. Только я не в Иокогаме. Я в Канагаве, и сегодняшний день начнется с чашки отвратительного английского чая с молоком.
«Малкольм! Бедный Малкольм, я так надеюсь, что ему лучше. Мы вернемся в Иокогаму сегодня же, там я сяду на ближайший пароход до Гонконга, а оттуда — в Париж... но, боже, что я видела во сне, что видела!»
Ночные фантазии все ещё были ярки в её сознании, смешавшись с другими картинами: Токайдо, Кентербери с отрубленной рукой, Малкольм, такой странный, эти его слова о том, что они поженятся. Воображаемый запах хирургической палаты хлынул ей в ноздри, но она прогнала его из головы, зевнула и протянула руку за маленькими часами, которые лежали на прикроватном столике.
Шевельнувшись, она почувствовала, как её больно кольнуло в низу живота. В первую секунду она приняла это за признак того, что месячные у неё опять начнутся раньше времени, потому что не всегда они приходили регулярно, однако тут же отбросила это предположение как невозможное.
Часы показывали десять часов двадцать минут. Они были отделаны ляпис-лазурью — подарок отца, он преподнес его ей в Гонконге восьмого июля, в день её восемнадцатилетия, немногим более двух месяцев назад. «Сколько всего произошло с тех пор, — подумала она. — О, я буду так счастлива уехать назад в Париж, к цивилизации, чтобы никогда не возвращаться сюда, никогда, никогда, ни...»
Она вдруг поняла, что лежит под простыней почти нагая. К своему изумлению, она обнаружила, что ночная рубашка покрывала только её руки и плечи, а спереди была распорота сверху донизу и скомкалась под ней. Она недоуменно приподняла оба края. Желая рассмотреть все получше, она выскользнула из постели, чтобы подойти к окну, но опять ощутила легкое жжение в промежности. И теперь, при свете дня, заметила на простыне предательский мазок крови и нашла её следы у себя между ног.
— Как мои месячные могут...