Гайдзин
Шрифт:
Анжелика стояла, прислонившись спиной к двери, и пыталась разобраться в том, что происходит — так трудно выстроить все по порядку: человек в саду, что за сад, да ведь это был Малкольм, Малкольм в саду Большого дома, нет, он внизу, раненый, опять не то, это же сон, а он говорил что-то про жизнь в Большом доме и о женитьбе... Малкольм, это он был тем мужчиной, который касался меня? Нет, он говорил мне, что умрет. Глупый, ведь доктор же сказал, что с ним все прекрасно, все говорят, что прекрасно, только почему прекрасно? Почему не хорошо, или отлично, или неплохо? Почему?
Она сдалась —
Ори неслышно выскользнул из своего укрытия, поражаясь тому, что он до сих пор ещё жив. Даже несмотря на то что он вжался в стену вместе с мечами, его нельзя было не обнаружить при любом мало-мальски прилежном осмотре. Он увидел, что дверь и ставни заперты, а девушка тяжело дышит, положив одну руку под подушку, а другую поверх простыни.
«Хорошо. Она может подождать, — подумал он. — Сначала посмотрим, как мне выбраться из этой ловушки. Через окно или через дверь?»
Ничего не увидев сквозь щели ставень, он осторожно отодвинул запор и чуть-чуть приоткрыл одну половинку, потом другую. Внизу в саду все так же сновали солдаты. До рассвета оставалось почти три часа. Облака, густея, тянули к луне свои космы. Тело Сёрина бесформенной кучей лежало на тропе, напоминая подстреленного зверя. В первый момент Ори удивился, что ему не отрубили голову, потом вспомнил, что у гайдзинов не было обычая собирать головы врагов для подсчета или выставлять их на обозрение.
Трудно бежать этим путем и остаться незамеченным. Если они не ослабят бдительность, придется открыть дверь и попробовать выбраться через дом. Это означает, что дверь останется открытой. Лучше все же уходить через окно, если это будет возможно.
Он осторожно высунулся наружу и увидел под окном узкий уступ стены, который проходил и под другим окном, а потом поворачивал за угол — комната, в которой находился Ори, была угловой. Он почувствовал, как его охватывает возбуждение. «Скоро облака полностью закроют луну. Тогда я убегу. Я выберусь отсюда! Сонно-дзёи! Теперь она».
Действуя бесшумно, он установил задвижку так, чтобы ставни были слегка приоткрыты, потом вернулся к кровати.
Его длинный меч оставался в ножнах, и он положил его рядом на смятое покрывало из белого шелка. Белое, подумал он. Белая простыня, белая кожа, белый цвет — цвет смерти. То, что нужно. На белом удобно писать. Что это будет? Его имя?
Он неторопливо стянул с неё простыню. Ночная рубашка не укладывалась в сознании: странный предмет одежды, предназначенный скрывать все и ничего. Руки, ноги, грудь такие большие в сравнении с теми немногими женщинами, которые делили с ним ложе. Ноги длинные и прямые, ни намека на привычную для него изящную изогнутость голени от многолетнего сидения на коленях. Вновь он уловил запах её духов. Его взгляд скользил по ней, и он чувствовал, как в нем загорается желание.
С другими все было совсем не так. Он почти ничего не испытывал. Много легких и пустых разговоров и уверенный профессионализм. Его быстро доводили до оргазма, обычно после щедрых возлияний саке, чтобы был не так заметен их возраст. Теперь время принадлежало ему безраздельно. Она была юна — гостья из чужого мира. Боль в чреслах усилилась. И пульсирующий жар.
Ветер скрипнул ставнями, но это его не испугало, не ждал он опасности и изнутри дома. Все погрузилось в тишину. Она лежала на боку, чуть завалившись на живот. Мягкий уверенный толчок, потом другой, и она послушно перевернулась на спину, её голова удобно лежала щекой на подушке, волосы рассыпались волнами. Глубокий вздох в уютных объятиях перины. Маленький золотой крестик на шее.
Он наклонился над ней и просунул кончик острого, как бритва, короткого меча под тонкие кружева на вороте рубашки, приподнял их чуть-чуть и развернул меч вертикально, натянув ткань. Материя легко разошлась и упала. До самых пят.
Никогда ещё Ори не видел, чтобы женщина так открывала перед ним свои тайны. Страсть сдавила горло, не давая дышать. Пульсирующая боль в чреслах сделалась почти невыносимой. Крошечный крестик посверкивал. Во сне её рука непроизвольно шевельнулась, лениво легла между ног и осталась там. Он поднял её и убрал в сторону, потом развел тонкие щиколотки. Нежно.
6
Перед самым рассветом она пробудилась. Но не до конца.
Наркотик ещё действовал, и сны не отпускали её , странные, неистовые сны, эротические, сокрушительные, волшебные, мучительно-чувственные, ужасные — никогда раньше она не видела таких и не переживала их столь сильно. Через наполовину открытые ставни она увидела кроваво-красное небо на востоке; причудливые фигуры облаков, казалось, повторяли фантастические образы, проплывавшие в её голове. Когда она передвинулась, чтобы получше их рассмотреть, она почувствовала легкую боль в низу живота, но не обратила на неё внимания, а вместо этого застыла взглядом на небесной картине и позволила мыслям соскользнуть назад в сон, который необоримо манил её к себе. На самом пороге сна она почувствовала, что лежит нагая, томно запахнулась в рубашку, натянула на себя простыню. И заснула.
Ори стоял рядом с кроватью. Он только что выбрался из теплой постели. Его одеяние ниндзя лежало на полу. Вместе с набедренной повязкой. Мгновение он смотрел на девушку, задумавшись о ней в последний раз. Как печально, подумал он. Все, что бывает в последний раз, так печально. Он взял с кровати свой короткий меч и вытащил его из ножен.
В комнате на первом этаже Филип Тайрер открыл глаза. Обстановка была ему не знакома, потом он сообразил, что все ещё находится в храме в Канагаве, и вспомнил, что вчерашний день был ужасным, операция — жуткой, его поведение во время неё достойно презрения.
— Бебкотт сказал, что я был в шоке, — пробормотал он. Язык с трудом ворочался в пересохшем, наполненном горечью рту. — Господи, может это служить мне оправданием?
Ставни в его комнате были приоткрыты, ветер пошевеливал их, скрипя петлями. Он мог видеть рассветное небо за окном. «Небо красное с утра, пастухам не ждать добра». Интересно, будет сегодня шторм или нет, спросил он себя, потом сел на походной койке и осмотрел перевязанную руку. Повязка была чистой, без свежих пятен крови, и он испытал огромное облегчение. Если не считать головной боли и легкого озноба, он снова чувствовал себя вполне здоровым.