Газета День Литературы # 109 (2005 9)
Шрифт:
Иду, в глаза не глядя, средь толпы,
Одним, другим недобрым словом мечен.
Друзья-поэты — вот мои попы.
О! Смертные стихи ведь тоже лечат.
Друзья легко сигают на тот свет,
Как будто там и вправду что-то светит.
Как будто сам Есенин — их поэт —
Своей тальянкой каждого приветит.
Смертная тема в годы разрухи и раздора накрывает и Николая Дмитриева,
В то, что не воскреснет Русь, — не верь,
Копят силы и Рязань, и Тверь.
На Рязани есть еще частушки,
Есть ещё под Вологдой чернушки.
Силы есть для жизни, для стиха.
Не сметёт вовек ни Чудь, ни Мерю —
В то, что не воскреснет Русь, — не верю.
Не возьму я на душу греха.
Хорошо знавший и друживший с ним Юрий Поляков написал в предисловии к книге "Ночные соловьи" о последних стихах Дмитриева: "Один из самых пронзительных и запоминающихся образов гибнущей, разламывающейся, как Атлантида, большой России, именовавшейся СССР, я нашел именно у него в стихотворении про гармониста, собирающего милостыню в подземном переходе:
…Бомж зелёный маялся с похмелья.
Проститутка мялась на углу.
Цыганята, дети подземелья,
Ползали на каменном полу…
А вверху гуляла холодина.
И была Москва, как не своя.
И страна трещала, словно льдина.
И крошились тонкие края.
…Мимо люди всякие сновали.
Пролетали, а куда? — Спроси!
Но всё чаще лепту подавали —
Как на собирание Руси.
…Можно выделить два ключевых для нового, постсоветского Дмитриева словосочетания: "Москва как не своя" и "собирание Руси"… Речь идёт о сохранении средствами поэзии не только русской деревни, но самого русского способа жить, чувствовать, мыслить… "
По-моему, сейчас на Руси ещё можно писать стихи для самосохранения народа. Сколь бы малое число читателей ни оставалось. Поэтический способ жизни — это тоже и наша сила, и наша слабость. Я понимаю, что для нынешних рационалистов и прагматиков надобно уничтожить подобный способ жизни, даже саму природную одушевленную поэзию. Это они внедряют, как картошку при Екатерине, непоэтическую поэзию, но, смею заметить, неудачно. Стихи произрастают даже из самого концептуального сора, и у Тимура Кибирова, и у Ивана Жданова, и у Бориса Рыжего. Впрочем, последний и сгорел, как русский поэт.
Что же говорить о таких природных задушевных и простодушных поэтах, как Николай Дмитриев. Его жизнь, его поэзия и есть — его собирание Руси. И, как он сам писал, даже смерть, даже смертные стихи — помогают людям жить.
Силы у поэта кончились, смерть пришла, но стихи остались. Будем жить с ними.
— Молись, коль помнишь "Отче наш".
Коль из святого что-то помнишь.
Молись за них. Они горят
В аду земном и что творят —
Не ведают. А где им помощь?
Виктор Гаврилин “Я ПРОЖИЛ СЕРДЦЕМ ВСЕ ДОРОГИ...”
***
К высшей мере меня вы представите,
силы неба, я снова паду,
где лягушки расквакались в заводи,
и соловушко свищет в саду.
В бездне вечности выберу времечко,
чтобы был обязательно май.
Упаду я из нетей, как семечко.
Слушай живность и в жизнь прорастай!
С неба — в землю,
и к свету растерянно...
Чтоб еще один выстоять век,
вырастай в соловьиное дерево,
ведь поющий ты был человек.
Зашумишь, как под бурею парус ли,
стихнет лес, запоешь все равно.
Из сплетенных деревьев, в их заросли,
соловей выбирает одно.
***
От дверей, где входил я, ключей
остается совсем уже мало.
Переходит в разряд мелочей
то, что смысл бытия составляло.
Как в безоблачный полдень зенит,
пуст ли, полон, — о Боже мой Христе! —
где повыше, и сам я открыт,
так открыт, словно нечего выкрасть.
Наподобие горних жилищ,
все во мне предоставлено свету —
проливайся! На то я и нищ —
меньше места жилому предмету.
Будет на сердце пусто дотла —
поместится еще один лучик...
Но в отверстые дыры вошла,
прижилась и не выплывет туча.
***
При сумеречном музыки звучанье
и думах, непереводимых в звук,
о том, что слово было не в начале,
кощунственно уверуешься вдруг.
В мирах туманных
смутно мысль бродила,