Газета День Литературы # 111 (2005 11)
Шрифт:
Глазами, "изнутри наполненными любовью и болью", смотрит на мир и человека в нём лирический герой Владимира ШЕМШУЧЕНКО ( "Слово было в начале. Страшным будет конец. Зачеркнёт одичанье Милосердный свинец. Я никчемный и грубый, и в репьях голова. Но в бескровные губы Я целую слова. Не суди меня строго, Коль тебе невдомёк: Слово было у Бога, И оно было Бог" ). Что-то глубинно-общее есть у этих поэтов. Может быть, "полыхающий закат", суженный "до полоски алеющей", а может быть, "звёздные ноты", которые "рассыпает Господь для поэтов на Млечном Пути"?
"Никто не знает, зачем нужно обдумывать жизнь и делать из неё выводы, — вопрошает Борис АГЕЕВ в своём романе "Душа населения", — но именно этим и занимается большинство людей и, как правило, делают не те выводы". О судьбе "побродяжьего"
К тайне настоящего "мущщины" приближается и Александр Мельников в ностальгическом своём "Стройотряде". Но об этом любознательный читатель узнает сам.
Семидесятилетию писательской организации Оренбуржья посвящённый, последний выпуск альманаха "ГОСТИНЫЙ ДВОР" поражает, в первую очередь, трепетным отношением к истории края, к культуре его, архитектуре, этнографии. Тщательно, по крупицам собранные и хранящиеся в архивах знания эти изымаются, обрабатываются и дарятся читающей публике наравне с живыми или записанными из уст ушедших уже людей воспоминаниями. Дорогая наша провинция трепещет над каждой крохой памяти об ушедшем. Но не только к прошлому, но и к будущему тянутся многие материалы альманаха. Радует обилие публикаций литературных опытов совсем юных дарований, как Алексей ГНЕУШЕВ, например: "Я — неверная дорога. Я — ветер. Я меж Дьяволом и Богом Третий. Я — неясное желанье, Смутность речи. Я — слепое ожиданье Скорой встречи. Я — как небо. Я — как птица. Я — как вера… Я — далёкая зарница Новой эры".
Раздел "Оренбургская диаспора" отмечен поступью блистательного стиха Дианы КАН ( "Молотила, косила, пахала, и молилась, и шла в смертный бой… Спит Россия, Россия устала. Отдохни, чтоб проснуться — собой!" ).
Философическая поэзия Анатолия ТЕПЛЯШИНА ( "Уносит время громыханье, и долетает сквозь века всё то же робкое дыханье незащищённого стиха" ) созвучна поиску утерянной простоты в стихах Аллы КИРИЛЛОВОЙ ( "Пусть будет всё предельно просто: Любовь, разлука, даже смерть" ). К такой же корневой простоте, вернее, простодушию поступков, их доминантной значимости пред помыслами и словами и горячий призыв Георгия САТАЛКИНА в "Молитве": "Иди — велено было. Возьми старуху, на железе спящую, в дом свой и язву её незаживающую прими на себя. Иди и спасай Верку-Фабрику — женись на ней и стань сынишке её отцом. И Сашку-алкаша не покидай и трудись, спасая его, — неустанно, без отчаяния и безвестно. …Не отгораживайся молитвой от погибающих, погибших, не заслоняйся ею, спасая душу свою, — не благодатна она! Не утоляй молитвою печали и скорби земные — сердце твоё да будет незащищённым, отверстым. Делом молись, в деле, в трудах молись. В Божиих заповеданных трудах молитва твоя. Иди…"
Юрий Павлов МИХАИЛ ЛОБАНОВ НА ФОНЕ ЭПОХИ. К 80-летию со дня рождения
Уже давно "левые" авторы обвиняют Михаила Лобанова, Вадима Кожинова, Станислава Куняева и других "правых" в антисемитизме, что звучит нелепо и опровергается фактами разного уровня.
Впервые еврейский вопрос встал перед будущими лидерами "русской партии", когда они были далеко не юношами: Михаилу Лобанову — под сорок, Станиславу Куняеву — под тридцать, Вадиму Кожинову — за тридцать лет. При этом сей вопрос был привнесен, стимулирован извне: самими евреями, литературой, жизнью. О случае Вадима Кожинова уже приходилось писать.
Станислав Куняев впервые услышал слово "антисемит", значение которого не знал, от Михаила Светлова в 1960 году. Уточним: адресовано оно было не Куняеву и его друзьям… Вторично еврейский вопрос был поставлен Виктором Ардовым в "Знамени". Он, обращаясь к Станиславу Куняеву, спросил: "А вы, милейший, не полужидок?" Отрицательный ответ вызвал подозрение Ардова, логика которого так реконструируется Куняевым: "как это сотрудник без примеси еврейской крови может работать в таком престижном журнале? Вот отделом
И то, что это не фантазия, бред, провокация "антисемита" Куняева, подтверждает, в частности, такое же по сути свидетельство юдофила Станислава Рассадина. Ему при приеме на работу в журнале "Юность" был задан вопрос: "Стасик, вы не еврей?" Показательна реакция на отрицательный ответ Рассадина: "Ой, как хорошо! А то нас и без того здесь много…"
Вопреки навязываемому мифу о гонениях на "несчастных" евреев, их было действительно много во всех ключевых сферах советской жизни (за исключением материального производства), о чем неоднократно писали не только "правые", но и некоторые евреи. Но, понятно, еще важнее "количества" вопрос "качества": что несло это "множество" отечественной литературе, культуре, жизни.
Разные авторы на протяжении ХХ века высказывали оптимистическую мысль о побеждающе женском начале русской культуры и русского народа в "инородческом" море. Это отмечали и Василий Розанов с Михаилом Гершензоном в своей переписке. Однако оба мыслителя допускали такую ситуацию, когда народно-культурный организм будет не в силах переварить чужеродные начала и возможность "ожидовления" — именно этого боялся Розанов — тогда реальна.
"Ожидовление" — это утрата национального "я", а не приобщение к еврейско-иудейской культуре, которая так характеризуется Михаилом Лобановым в сравнении с русской: "Вы назовите мне в иудейской культуре хотя бы одного деятеля — не еврея, которого бы покорила, "обаяла" эта культура и который стал бы ее украшением? Эта "не та почва", не то, что русская культура, притягивающая к себе, как магнитом, людей неоднородной национальности, которые становятся ее кровными сынами". К идее притягательности русской культуры Михаил Петрович обращается неоднократно. Так, в статье "Тысячелетнее слово" он подтверждает ее судьбами Г.Державина и А.Болотова, потомков татарских родов, которые стали гордостью русской литературы, культуры.
Закономерно, что национальное "я" определяется Лобановым в русле "правой" традиции. Еще в 1989 году в полемике с Анатолием Бочаровым на страницах "Литературной газеты" критик утверждает, что нация и русская литература — понятия духовные, а не биологически-кровные. И естественный лейтмотив многих статей, интервью Михаила Лобанова — русский — значит православный.
Однако не одно десятилетие "левые" обвиняют критика и "правых" вообще в том, что они определяют национальность писателя и свое отношение к нему через выяснение состава крови. Это звучит странно и неубедительно еще и потому, что именно "левые" ставят "пятый пункт" во главу угла, как в случае с Куняевым и Рассадиным. Показательно и другое: сам Станислав Рассадин в качестве доказательства собственной русскости, которая вызвала сомнение у Самуила Маршака, Александра Раскина, Сильвы Капутикян, приводит свою рязанскую — широкоскулую — физиономию.
Критерий "морды" непродуктивен по разным причинам, в том числе и потому, что при таком подходе к национальному Ст.Рассадин должен стоять в одном ряду с Б.Сарновым, Н.Коржавиным, Ю.Семеновым, А.Германом и им подобными широкоскулыми, "рязанскими" евреями.
"Ожидовление" как реальная опасность впервые осознается Михаилом Лобановым во второй половине 60-х годов. С тех пор критик уделяет большое внимание тем силам и тем идеям, которые и которыми разрушается национально-православное сознание. Например, в статьях "Тысячелетнее слово", "Церковь — это все мы" говорится о "ереси жидовствующих". Эта смертельно опасная болезнь, занесенная в XV веке на Русь евреем Схарием (Захарием), характеризуется Лобановым следующим образом: "Жидовством соблазнялись попы, дьяконы, простой люд, приверженцами его были митрополит, окружение великого князя Ивана III, и сам он первое время испытывал влияние еретиков. Что они проповедовали? Христос для них был не Богочеловек, а пророк, как Моисей; они отвергали Троицу, церковные таинства, поклонение иконам и святым, не признавали церковной иерархии, монашества … Все это вело к разрушению Церкви, к гибели православной России, к ее закабалению иудейством наподобие Хазарии".