Газета День Литературы # 111 (2005 11)

В нашей отечественной литературе наступило время вертикального взлёта. Как всегда не замеченного критиками, ни правыми, ни левыми. Лишь прозорливый Лев Данилкин, читающий в день по десять книг, обратил на это внимание. "Не исключено, — пишет он в "Афише", — именно "Воскресение в Третьем Риме" и есть главный русский роман 2005 года — хотя о каком гамбургском счёте может идти речь в словесности, где с интервалом в несколько месяцев выходят "Беглец из рая" Владимира Личутина, "Золото бунта" Алексея Иванова и роман Микушевича, …великолепного знатока европейской культуры — и при этом явно почвенника, веселого почвенника? Тут надо взять и констатировать бурный литературный ренессанс, а не размахивать каждый раз клетчатым флагом: руки устанут".

Я даже хотел позаимствовать у Данилкина этот заголовок — "Бурный литературный ренессанс". Но оставим молодое — молодым. А ведь угадал Лев Данилкин во всём. У меня уж у самого руки устали от махания клетчатым флагом в честь очередного литературного события. И началось всё с повести Валентина Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана". Только отговорили, отспорили о ней, следом блестящая повесть о войне никогда не воевавшего Леонида Бородина "Шёл отряд". Неожиданный роман самарца Евгения Чебалина "Безымянный зверь". Две повести, пронзительные по проникновению в душу человека, оренбуржца Петра Краснова, к тому же и четырехтомник вышел в родном Оренбурге усилиями печатного дома "ДИМУР". Петра Краснова, как лидера современной прозы, я смело выдвинул на премию имени Александра Невского "России верные сыны" и рад, что моя кандидатура победила.

Называю только событийные произведения, ибо книжный рынок захлестнуло половодье разнообразной достаточно приличной литературы. У Александра Проханова вышел один из самых итоговых романов ХХ века "Надпись", назову вослед за Данилкиным и "Беглеца из рая" Владимира Личутина, о котором я подробно писал в "Экслибрисе НГ". Блестяще проанализировал мужскую судьбу в перестроечном времени Юрий Поляков в романе "Грибной царь". Ушел вроде бы в далёкую чужеземную историю в изучении всё той же русской смуты Михаил Попов в романе "Обречённый царевич". Мучительно пытается разгадать тайну человеческой смерти Юрий Козлов в только что вышедшем романе "Закрытая таблица". Уводит действие в будущее, преображая нашу же действительность до состояния определенного артистического действия, и на самом деле сопереживая судьбе своего друга музыканта Сергея Курёхина, питерский выдумщик Павел Крусанов в романе "Американская дырка". В той же метафизической области располагаются и новые романы Сергея Сибирцева "Привратник бездны", Андрея Бычкова "Дипендра". Вышли первые серьезные, художественно цельные книги о трагедии чеченской войны и о судьбе русского солдата Владислава Шурыгина "Письма мёртвого капитана" и Захара Прилепина "Патологии". Печальную песнь о гибели СССР поёт в "Коралловой эфе" непревзойдённый Тимур Зульфикаров.

Практически каждый месяц в этом году меня поджидало то или иное литературное событие. Только закончу читать философско-познавательный роман Веры Галактионовой в журнале "Москва" "5/4 накануне тишины", начинаю увлекательный путевой роман Сергея Есина "Марбург" в журнале "Новый мир". И опять надвигается новое несомненное событие — книга Рубена Гальего "Я сижу на берегу", которую без волнений и переживаний за судьбы больных детей читать невозможно. Опубликовал свою самую противоречивую книгу "Мания" Александр Потёмкин. Продолжил завоевание литературы молодой Сергей Шаргунов со своей "новомировской" повестью "Как меня зовут?"

С чем связан такой достаточно внезапный взлёт литературы? За всю перестройку каждый год появлялись две-три новых событийных книги, не более. Были и вообще практически пустые годы. И вдруг за короткий период почти все ведущие русские писатели любого толка, любого направления опубликовали достаточно значимые для себя книги. Пока я называл писателей и книги, условно говоря, писателей патриотического направления. Но то же самое происходит и в среде наших оппонентов. Недаром возникали скандалы то вокруг оперы "Дети Розенталя" по сценарию Владимира Сорокина и по его же романам "Лёд" и "Путь Бро". То вокруг романа Виктора Пелевина "Священная книга оборотня". То вокруг "Хорошего Сталина" Виктора Ерофеева. Вышел уже и совсем новый роман Пелевина "Шлём ужаса". Несомненным литературным событием стал роман русского швейцарца Михаила Шишкина "Венерин волос". Отметились в этом году новыми книгами и Василий Аксенов, Владимир Маканин, Юрий Мамлеев.

Я уже не говорю о массовой литературе, где поток книг Акунина, Бушкова, Марининой, Радзинского, Латыниной, Арбатовой, самоклонирующегося Дмитрия Быкова уже никем и ничем не остановить.

Тем более поражает, что в такое бурное литературное время жюри очередного Букера остановилось на крепких середнячках, предпочтя сильным романам года ремесленную поделку Анатолия Наймана. Либералы, как всегда прилюдно, доказывают свою нескончаемую глупость. Председатель

жюри Василий Аксёнов заявил, что никак нельзя было включать в состав шорт-листа роман "Венерин волос" Михаила Шишкина, ибо тогда он с неизбежностью победил бы, а роман успел получить какую-то премию. Не буду сравнивать симпатичного мне Михаила Шишкина с великими русскими писателями, но сама ситуация напоминает отказ нобелевского комитета выдвигать на премию Льва Николаевича Толстого, уж очень он велик. В год литературного великого перелома делать ставку на явно вторичного во всём Анатолия Наймана, значит, не понимать ничего в литературе. Есть же и Анатолий Королёв с великолепной книгой "Быть Босхом", есть Людмила Петрушевская со своим детективом, есть, в конце концов, Дина Рубина. А из имеющегося шорт-листа я бы предпочёл Романа Солнцева, явно переживающего сейчас творческий взлёт.

Из тенденций литературного процесса я бы выделил две.

Первое — явно идёт активное сближение серьезной литературы с популярными жанрами, которое я бы обозначил, как стремление говорить занимательно о главном. Соединить хороший сюжет (достоинство популярных жанров) с хорошим языком (достоинство серьезной литературы) и объединить это величием замысла.

На таком стыке пробуют сегодня работать лучшие представители и патриотической и демократической литературы, от Александра Проханова и Юрия Полякова до Юрия Буйды и Виктора Пелевина. Я уж молчу о вездесущем Дмитрии Быкове, выпустившем в этом году, по-моему, до десяти книг на разные темы, освежевавшем и Бориса Пастернака и Владимира Путина.

Второе — ведущим в современной литературе наконец-то становится поколение, родившееся после войны, в конце сороковых, начале пятидесятых годов, которое резво подталкивают ещё более молодые — нынешние сорокалетние и даже тридцатилетние. Знаменитые дети 1937 года начинают подводить итоги, выпускать свои завершающие книги. Мне могут возразить: а Проханов, Личутин, Бородин, Есин, Ким? Но исключение лишь подтверждает правило. К тому же написав итоговую "Надпись" Александр Проханов вряд ли вернётся вновь к этому периоду. Уход в тень моего любимого поколения особенно заметен у либералов, явно переживают возрастной кризис и Андрей Битов, и Владимир Маканин, и Людмила Петрушевская, и Василий Аксёнов, несомненно, оставившие заметный след в литературе ХХ века. Как ни парадоксально, они оказались более советскими людьми, и так и не сумели встроиться в постсоветский литературный период. Василий Аксёнов просто сбежал из своей Америки, в которой его напрочь перестали где-либо печатать. О своём тупике он и написал в "Кесаревом свечении". Только зачем мы сразу подобрали эту светящуюся гнилушку и готовы обозначить под старость первым писателем России? Ни мудрости, ни философской глубины у него за годы эмиграции не прибавилось, брюзжащий и мало интересный читателям старик, как бы его ни старалась разукрасить либеральная критика.

Ну что ж, наступает и для них пора мемуаров, воспоминаний, впечатлений, жизненных наблюдений. Одним мудреть, давать советы, другим идти вперёд.

Совсем скоро, в январе, мы будем отмечать юбилей великого русского поэта Николая Рубцова. И вот за два месяца до этого юбилейного семидесятилетия в Санкт-Петербурге убит его внук, шестнадцатилетний подросток Николай Рубцов. Что это — некое ритуальное убийство? Разгул сатанинских сил и кровавой русофобии в вотчине Валентины Матвиенко? Или простое бесчинство пьяных самодуров? Осознанное убийство или случайное происшествие? Подросток Николай Рубцов занимался боевыми видами самообороны, мог за себя постоять, так что вряд ли убийство совершил обезумевший наркоман или перепившийся алкоголик. Тем более незадолго до убийства, 2 октября, на него уже было совершено покушение, после которого он некоторое время находился с сотрясением головного мозга в больнице. На сотовый телефон его отца всё время шли сообщения "Для Коли: мы всё равно тебя достанем".

Вот и достали. Но наша доблестная милиция делает вид, что произошёл несчастный случай, подросток сам, мол, выпал из окна. Не замечает ничего и пресса, ни питерская, ни федеральная. Еще бы, это когда убивают таджикскую девочку или перуанского студента, поднимают мировой шум — русские фашисты убивают инородцев. А вот когда убивают русского подростка, даже если он внук гениального поэта, это никому из наших либералов, никому из властей не интересно. Что-то не слышно и высказываний Валентины Матвиенко по поводу новых "нелюдей", совершивших столь зверское преступление. Или на права русских наша придворная дама никогда не обращает внимания? Пусть хоть всех русских переубивают у неё на глазах, отвернётся и пойдет заботиться о правах приезжих с востока наркодельцов.