Газета День Литературы # 113 (2006 1)
Шрифт:
В дальном, дальном поле у горы Сулем, где живут филины и куда не ходят даже пастухи со стадами своими, Ангел Господень поведал мне...
— Чадо Небесное, и я не знал, пока не увидел того Ангела...
Мальчик, мальчик, как же Ты любишь всех живых на земле! С самого дня, как пошли Твои ножки по земле — Ты любишь всех... И как новорожденный теленок тычешься во все колени, упираешься во все подолы, как в соски млечной матери... И убегаешь со всеми караванами... И я закрываю глухо двери,
Иль Тебе не хватает любви Матери и отца Твоих? И сестер, и братьев Твоих?..
Иль Ты не наш?..
И во всяком прохожем муже — видишь отца... И во всякой жене — матерь...
Дитя любит всех и ждет любви от всех, а все равнодушно проходят мимо и далее любви его.
Бог — это любовь ко всем человекам.
Чадо — и Ты пойдешь искать эту любовь...
И потому мать, отец, семья, дети, народ, земля, родина, дом, язык, родня, соседи — это сладкая пыль под босыми ногами Странника Апостола Любви... Под Твоими ногами, Чадо...
Но гляди, Сын, — хлеб и вода иссякли, и птицы поднялись и ушли на пути свои.
И Ты один остался на крыше средь палых перьев...
Великая Любовь ко всем — это великое одиночество...
— Отец, а птицам не хлеб и вода нужны, а любовь, а я устал ласкать их.
Отец, отец, а почему люди всегда печалятся и плачут, когда видят перелетных, высоких, вольных, уходящих птиц, птиц, птиц?
По каким дальным, прошлым богам, кумирам, гнёздам, рожденьям, языкам, соседям томится некрылатый человек?
Что чует в птицах уходящих?
Какие родины вспоминает?
Почему человек так неотвязно, жгуче любит этот земной мир?
Потому что он много раз жил в этом мире и узнает его, как родной пыльный дом...
Почему человек так любит путешествовать по миру?
Потому что он ищет дом, где когда-то, в других рожденьях и землях, тысячи лет назад, был более всего счастлив и любим...
А весной птицы летят в северные снежные земли, а осенью в жаркие Индию и Персию, откуда пришли Балтасар, Гаспар и Мельхиор — Волхвы Рожденья моего.
И я пойду за весенними журавлями в северные страны и народы.
И я пойду за осенними журавлями в Индию Шакья Муни и в Персию Огненного Заратустры...
— Чадо, Чадо, так долго ждали мы Рожденья Твоего, а Ты уже хочешь покинуть нас. А я уже стар и не выдержу прощанья...
И в клюве у него была живая рыба, и он сложил её у ног Иисуса, и поднялся, полетел к озеру своему.
Тогда Иисус сказал отцу своему:
— Вы видите — он прилетел не из-за хлеба и воды. И принёс нам пищу нашу...
Но тут над щедро осыпанной перьями крышей низко пролетел аист. И в клюве его маялась малая речная черепаха, и Мальчик воскричал:
— Отец, зачем аист несет черепаху? Разве жизнь её не в воде, а в небе? Иосиф сказал печально:
— Аист несет черепаху для птенцов своих. И смерть черепахи — их жизнь. Тогда Мальчик, тогда шестилетний Мальчик — еще Дитя, Агнец в пуху — зарыдал... И отец удержал Его, потому что от слез и горя Он мог упасть с крыши.
Но Иисус побежал к старой пыльной акации, жёлтые цветы которой Он любил есть, и которые помогали от зубной боли.
Он побежал к акации, на вершине которой, в ветвях раскидистых, сотворил широкое гнездо аист, и Иосиф помогал ему строить, и спугнул птицу, и осторожно, чтобы не тронуть птенца в пуховой сокровенности родильной его, снял, спас черепаху и больно оцарапался, окровавился о жесткие ветви. Но Он не радовался, а рыдал...
— Абу, абу, отец, отец, я вернул черепаху в реку, но разве вернуть всех черепах, которых аисты несут в гнезда свои, чтобы убить для птенцов своих?
Отец?..
Господь?..
Ты так сотворил жизнь?.. Жизнь-смерть, жизнь-смерть... жизнь через смерть...
А я не хочу смерти... Я хочу вечной жизни для всех человеков, для всех зверей, для всех птиц... И для себя...
Я хочу вечно сидеть на вечной крыше средь вечных птиц средь вечной весны...
Господь?..
— Отец!
А по римским законам — Распятых оставляют на крестах, чтобы птицы расклевали их...
А птицы не будут клевать меня...
...А в маленьком каменис
том, глиняном лазоревом затаившемся Назарете стали говорить, что мальчик Иисус останавливает и опускает перелетных птиц с небес...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
— Абу! Абу! Отец! Отец! Сегодня мне десять лет, а по древнему Закону я могу выходить к людям и учить только после тридцати лет, лет, лет. Двадцать лет мне осталось... А я не хочу, чтобы мне было даже одиннадцать лет...