Газета День Литературы # 77 (2003 1)
Шрифт:
Ведь огромные слои людей не представляют себе устройство диктофона, телевизора, самолета, что уж говорить об организациях, которые их создают. И даже после перехода на системы типа "Вектора" не будут себе представлять, а, возможно, и не должны. Представлять это будут инженеры, которые этим занимаются. Для них это будет иметь высокую социальную значимость, потому что они не только инженеры технических систем, но и инженеры организационных систем. Конечно, это очень радикальная мысль, и она ведет, если ее развить, к чрезвычайно серьезным последствиям. В частности, правильное ее развитие позволяет сделать вывод, что, начиная с какого-то момента, одинаковых людей как членов общества, не будет. Это уже разделение на "породы", разные виды людей. Проханов не видит этой тенденции. Идея расслоения человеческой сущности на виды человека, по-видимому, правильная. Всех учить всему, или даже одному электричеству, нельзя, равно как нельзя всех учить истории. Для того, чтобы слышать симфонию, нужно потратить много лет на развитие способности ее слушать.
Водянов в жизни — выдающаяся личность, прирожденный идеолог, а не выдающийся проектировщик. Фотиев не является его личностным портретом, он — проситель и сомневающийся, рефлексирующий субъект. Водяное просто "подвернулся" Проханову, в романе он как отраженный в литературе проектировщик систем организационного управления не действует, он в нем действует как апологет одного изобретения, который гипертрофировал его значение. Переживания Фотиева о судьбе "Вектора"роман доносит, но они имеют личностный характер, нет технологии. То, что система "Вектор" — только проба, систему надо перепроектировать, расширять, конкретизировать — всей этой линии в романе нет. Трудности в жизни совсем не там, где они в романе.
Книга вызвала у меня неудовлетворенность непониманием автора стоящей перед ним задачи. Проблема Прохановым не осознана, не пережита, не вставлена в контекст. Нам сообщают, что Фотиев прочел системный анализ, — зачем? Если бы Фотиев делал все то же самое без ссылок на системный анализ, то для обычного читателя, профессионально не ориентированного, был бы тот же самый роман. Это "ружье" в романе не стреляет, является излишним в его художественной ткани. Таких "ружей" у Проханова много. Если бы Фотиев страдал за системный анализ, если бы с ним спорили, выговор объявляли... А в романе это лишь упоминается. Автор говорит, что истина лежит у отца Афанасия, у Катерины, у Горностаева. Эти же самые моменты, почти бытовые, как системный анализ, могли быть разработаны в книге, именно в художественном отношении, более ярко и гораздо более насыщенно. Ссылка на "московских великанов" — это намек, трудно понимаемый читателем, а за ним — глубокая проблема. Если бы Проханов взялся писать про Горностаева и еще чуть-чуть поработал над романом, получился бы патриот, который спасает от демократов стройку и страну. О нем он пишет с любовью.
Что такое Россия, которая отражена в романе, и что такое ее будущее, весьма загадочно. Может быть, ангел — придуманный автором символ, чтобы сказать, что все-таки то, что происходит в романе — это еще далеко не все. А что происходит?
Теперь, наверное, можно приступить к определению предстоящего шага художественной литературы.
Очевидно, что самым важным является переход от ситуационного видения, характерного для Проханова, — "он вот это сказал, а она ушла", к пониманию того, что "вершится" и "в какой форме" и "какой смысл эпохи". По-видимому, у Проханова полностью отсутствует чувство исторического момента. Защита "Красной империи" не заменяет этого чувства. Да, глобализация принимает отвратительные политические формы, но исторически это — нормально. Как нас учат классики, новое рождается и вызревает "в недрах старого", в его "грязи" и в борьбе с ним. В каком-то очень узком смысле объединение человечества неизбежно, а эта неизбежность эксплуатируется в интересах небольшой его части. Это и есть "в недрах старого". А централизация России очень трудная задача — создание емкого, как говорят, собирательного художественного образа героя, события общества. Ведь Фотиев по своей собирательной силе не стал Дон Кихотом. Напряженные противостояния романа не стали этической коллизией "Медного всадника", хотя они такими и являются. А могли бы, и дело вовсе не в недостатке таланта или работоспособности автора. Причиной являются установки видения, мешающие за непроницаемой повседневностью увидеть "вершащееся", поразиться его формам. Водянов и "КОМПАС" оказались только "материалом для романа". Но как необходим сейчас в этой области бессмертный образ! Писатели-профессионалы, "инженеры человеческих душ", отстают от "населения". Идет широкий, мощный процесс осознания развития, уроков прошедших эпох. Именно он будет решать судьбу человечества, а не случайные назначенцы в руководители стран. Писателям грозит опасность оказаться в стороне от этого процесса или остаться комментаторами его положительных или отрицательных моментов. Задача многогранна, и ее решение требует участия всех жанров художественной литературы. Необходимы и веское, вечное слово поэта,
Проблема художественного освоения возникающих форм осознания человечеством себя заключается в том, что профессионалы, работающие в индустрии организаций, не склонны поэтизировать свою деятельность, а освоение идей, методов и задач индустрии организаций, как говорят, "знание предмета", столь успешно сделанное Прохановым, требует жизни, помимо выдающихся способностей. Видение реальности, ее осмысление, должны быть очень емкими. В пределе они должны быть основаны "на всей культуре", а не на ее одной какой-то стороне. В романе Проханова сделан существенный шаг в этом направлении. Он отчетливо сознает многообразие мира как его важнейшую сторону, стремится не потерять мелкие, но многоговорящие детали. Но для решения стоящей задачи этого недостаточно и, еще раз повторю, необходимо очень ясное понимание развития. Солнцев говорит, что Проханов в романе описал "жизнь с проблемой", а не "проблему в жизни", но большой вопрос, что такое жизнь.
Как бы там ни было, Проханов открыл дорогу, которая ждет других "ангелов". Спасибо ему, и дай Бог ему здоровья и успехов на всех его фронтах.
P.S. “Концептуалисты”, предложившие этот материал, тщатся спроектировать все — научные школы, заводы, политические системы, Господа Бога. И, оказывается, еще писателей и художников. Однако, этот материал свидетельствует, что это им не вполне удается. Они хотят синтезировать художника по 3-4 параметрам. А ведь Данте сложнее атомной бомбы, не правда ли?
Александр Проханов.
Николай Дорожкин НЕВОЛЯ И ВЕЛИЧИЕ ПОЭТА
Была осень 1949 года. Стало известно, что у нас в седьмом "А" будет новый "немец". Известие огорчило, потому что нас вполне устраивала Марта. Миниатюрная голубоглазая блондинка вела уроки немецкого весело и бойко. Наши ошибки и проказы не раздражали, а смешили её. Тройки получали только самые тупые "колуны" да её сын Бруно — он называл язык предков фашистским и писал существительные с маленькой буквы. И вот вместо весёлой добродушной Марты — какой-то новый "немец". А она уходит в вечернюю школу...
Новый учитель немецкого явился в класс точно со звонком. Немолодой, среднего роста, сухощавый и подтянутый. Большие, навыкате, глаза с красными прожилками. Резкие продольные морщины на впалых щеках. Немецкие усы — две такие вертикальные щёточки, аккуратно расчёсанные. Тёмные с сединой волосы чётко разделены ровным пробором. Уже по виду его и манерам было видно — человек нездешний и необычный.
Нездешность и необычность были в здешних условиях обычным явлением. В нашем Мариинске располагалось областное управление Сиблага МВД, а вокруг — лагпункты. В городе было много бесконвойных зэков, ссыльных поселенцев и людей, уже отбывших срок, но временно или насовсем осевших. И казалось естественным, что в клубе имени Л.П. Берия идут спектакли по пьесам классиков, поставленные столичным режиссёром (заключённым), а роли играют такие же столичные артисты. В медсанчасти лечат людей доктора и кандидаты медицинских наук, генералы и полковники медслужбы. В школах города преподают выпускники МГУ и ЛГУ, Сорбонны и Гарварда, а игре на пианино обучает в "Берии" любимая ученица композитора Глазунова, бывшая директриса музучилища... Куда ни глянь — всюду люди нездешние и необычные!
Итак, новый "немец" со звонком вошёл в класс: "Здравствуйте!.. Садитесь... Будем знакомы! Меня зовут Александр Александрович Энгельке". "Сан-Саныч..." — прошелестело по классу. Новый "немец" получил школьное имя, а мы — уникального учителя. Узнав, что некоторые ученики, прибывшие из других городов, изучали там другие языки, он предложил заниматься с ними индивидуально. Естественно, бесплатно — в те годы иначе быть не могло... А ещё он и его жена Вера Михайловна организовали кружок бальных танцев. На школьных вечерах они задавали тон, объявляя непривычные названия — падеграс, падекатр, падепатинер... Иногда Сан-Саныч садился к роялю, и тогда звучала совершенно незнакомая нам музыка, от которой учительницы почему-то начинали промокать глаза платочками...
О ВРЕДЕ И ПОЛЬЗЕ ЭПИГОНСТВА Восьмиклассником, начитавшись Власа Дорошевича и Льва Кассиля, я начал издавать подпольную, точнее — подпартную газету. Ничего особенного. Правда, в ряде статей содержалось прозвище директора школы — "Гыр-Нога". Первый номер газеты оказался и последним. Единственный экземпляр был изъят у какого-то растяпы беспощадной рукой завуча-исторички. Не удостоив газету прочтения, "Железная Дама" брезгливо бросила её в портфель. А потом была химия. Вёл её сам директор — грозный Гольденберг, мужественный золотокудрый красавец, которому шла даже хромота от фронтового ранения. Посреди рассказа о солях щелочных металлов он, ни к кому не обращаясь, задумчиво произнёс: "Интересно, а кто такой — Гыр-Нога?" — и демонстративно скрипнул протезом, произведя тот самый звук, от которого и пошло прозвище. Я понял, что ведётся расследование, и увидел своё будущее в довольно мрачном свете...