Газета День Литературы # 78 (2003 2)
Шрифт:
Но отдыхал Василий недолго. В очередной мой приезд в Москву мы пошли с ним всё в тот же пивной бар, чтоб посидеть там за кружкой пива, вспомнить старые студенческие годы. И вот когда уже вдоволь навоспоминались, Василий поднял на меня отяжелевшие свои глаза, в которых бездна за эти годы стала ещё глубже и темнее, и сказал:
— Человек долго смотреть на огонь не может.
— Почему?
— Потому, — ответил Василий, — что огонь стихия, бездна, и человек перед ним ничто!
На этот раз я не стал спорить с ним и не стал давать никаких
Слава Богу, ничего не случилось, никуда Василий не убежал. Но пожарку вскоре действительно бросил и устроился работать псаломщиком в церкви где-то за городом (кажется, в Переделкино) и теперь дни и ночи пропадал там. В доме их появились иконы, лампадка, церковные книги. Олеша тоже вся преобразилась. Стала носить платок, туго, как у монашек, повязанный по лбу и подбородку, блюсти все праздники и посты, и если случалось их как-нибудь нарушить, то очень сокрушалась и всегда говорила себе в осуждение:
— Батюшка опять не допустит меня к причастию.
У Василия всё шло к рукоположению. Кажется, даже был уже назначен день этого рукоположения, заготовлен клобук и все одеяния священника. Но едва ли не накануне таинства пострижения Василий вдруг сбежал и от Олеши, и от рукоположения, скитался неведомо где почти целый месяц, а когда объявился, то сбрил бороду и усы, которые завёл было, служа псаломщиком, подстриг волосы, и сказал мне всё там же в пивном баре на Пушкинской:
— Человек находиться долго рядом с Богом не может.
— Почему, — стараясь не смотреть Василию в совсем потемневшие во время скитаний глаза, спросил я.
— Потому, — ответил он как бы через силу, — что чем больше человек находится рядом с Богом, тем больше он впадает в грех.
Наверное, Василий был прав. Во всяком случае, я тогда никак не мог оспорить его доводов.
Года два Василий перебивался какими-то случайными заработками, давал частные уроки абитуриентам, помогал писать диссертации будущим кандидатам наук, переводил для издательств сложные научные тексты и, может, так и существовал бы до сих пор, ведь для него всегда самым главным была свобода и независимость.
Но тут начались смутные времена, перестройка и переделка всего и вся. Василий раньше других почувствовал, что возврата к старой жизни никогда не будет, надо приспосабливаться к новой. Олеша, как всегда, была на его стороне.
Собравшись с последними деньгами, они открыли собственное семейное предприятие, стали торговать всем, что попадало под руку. Олеша моталась челноком в Польшу и Турцию, а Василий так и подальше, в Египет и Индию. Вскоре они сколотили себе капитал, небольшой, но вполне для них достаточный. Купили загородный дом, машину, поменяли квартиру, в общем, зажили так, как мечтали когда-то в студенческие голодные годы. Олеша в очередной раз преобразилась. Завела себе дорогие наряды, ходила в театры и на всевозможные презентации, неведомо где доставая на них приглашения, перезнакомилась с многими известными предпринимателями и их жёнами. Василий, правда, этих знакомств сторонился, жил как бы сам по себе, наособицу, никому в новом для себя мире предпринимателей не доверяя.
Встречались мы с ним теперь редко.
Всё поначалу шло хорошо. Мы опять вспомнили студенческую жизнь, общих друзей, говорили и о прошлом, и о будущем. Пил Василий мало, но как-то исступлённо, надсадно. Мне надо было бы его остановить, но я упустил мгновение, и вот глаза Василия уже налились тяжестью, и бездна проступила в них совсем уж тёмная и непроглядная. Он вдруг достал из стола пистолет, заученно снял его с предохранителя и сказал, глядя куда-то в сторону, в окно:
— Застрелиться, что ли?
— Зачем? — перехватил я его руку.
Василий сопротивляться не стал, но перевёл тяжёлый, помертвелый какой-то взгляд на меня и произнёс:
— Или застрелить тебя?
Я промолчал: таких разговоров у нас с ним раньше не случалось. Конечно, если бы Василий не был так пьян, то мы с ним как-нибудь объяснились бы, я бы задал ему своё очередное "почему" и "зачем", а он ответил бы мне, хотя и уклончиво, но вполне вразумительно, как дошёл до таких мыслей. Но Василий захмелел раньше обычного, упал головой на стол и выронил из рук пистолет. Я осторожно поднял его, спрятал в сервант и, захватив свой полупустой портфель, ушёл на вокзал.
С тех пор мы с Василием больше не виделись. Изредка ещё перезванивались, но звонки эти становились всё более редкими и редкими и наконец прекратились вовсе.
И вот недавно позвонила мне Олеша, поздоровавшись, долго молчала в трубку, а потом сказала:
— Василий застрелился.
Я не нашёлся, что ей ответить, и не ответил до сих пор.
Нет, человек всё-таки бездна, и ничего мы о нём по-настоящему не знаем...
Анатолий Афанасьев ПЕРЕД ВЫБОРАМИ (фрагмент нового романа "ВСЕ ТАМ БУДЕМ")
Первым делом Климов внес щемящую ноту в биографию будущего президента. По протекции Шабурды поехал на телевидение к Миле Нарусовой и объяснил, чего хочет. От удивления и восторга у многоопытной теледивы закатились в экстазе глаза, она тут же потащила обворожительного гостя к бесу экрана Евлампию, который, в свою очередь, увидя на бумажке сумму гонорара, лишь сурово произнес:
— Не возражаю. Но отвечать не буду.
— Отвечать никому не придется, — уверил Климов. — У нас свободная страна.
Через три дня первый рекламный ролик был готов и в ночь со среды на четверг запущен по независимому каналу Бориса Абрамовича. Днем ролик прокрутили еще несколько раз на правах рекламы, и к Шабурде пришла настоящая слава. Содержание ролика можно определить фразой " Побег героя из чеченского плена", но суть не в содержании, а в исполнении. Получилось нечто потрясающее. На роль Шабурды привели бомжа с Казанского вокзала, капризного неврастеника из бывших доцентов, который согласился "играть в кино" за вознаграждение в тысячу рублей и за суточный харч, плюс бутылка водки. Бомж попался что надо, смышленый доходяга, сразу объявивший, что его застали на вокзале случайно, он должен был помереть еще третьего дня от какого-то таинственного мозгового удушья.