Газета День Литературы # 92 (2004 4)
Шрифт:
— Так,— сказал Тихонов и прошел на кухню. Жена Зинаида смотрела телевизор. Молча, неотрывно, с совершенно пустыми глазами, поскольку ничего она в эти минуты на экране не видела — а там неимоверной красоты женщины показывали блестящие, струящиеся свои волосы, лодыжки, коленки, подмышки и все остальные потрясающие выпуклости и впадины, которые, собственно, и создавали впечатление жизни достойной, прекрасной и совершенно недоступной.
— А ящик в чем виноват?— спросила Зинаида, не отрывая взгляда от экрана.
— А ни в чем,— ответил Тихонов.
—
Когда-то, лет пятнадцать назад, Зинаида имела соблазнительный носик, который вполне можно было назвать вздернутым. В моде были такие носики, ими обладали знаменитые актрисы, певицы и даже победительницы конкурсов красоты. Но сейчас на Тихонова смотрели с лица жены только две круглые дырки — всё, что осталось от былой вздёрнутости.
Да, ребята, да! Тихоновы жили в однокомнатной квартире. Комната около восемнадцати метров, кухня — меньше пяти, санузел совмещенный, балкон не достигал и двух "квадратов", а остальное нетрудно себе вообразить. В таких случаях, как известно, жизнь определяется не характером жильцов, не их воспитанием или образованием — жизнь определяется количеством квадратных метров. Именно вокруг этого вертятся все разговоры, мечты, надежды, и даже исчезнувшую вздернутость носика Зинаиды можно отнести на счет этих злосчастных метров.
Бывает, что делать, что делать...
— Как прошел день?— спросила Зинаида, по-прежнему глядя на радужные рекламные картинки.
— Нормально,— Тихонов присел на табуретку, с трудом втиснувшись между столиком и холодильником.
— Случилось что-нибудь радостное?
— Пива с Колей выпили по дороге.
— Хорошее пиво?
— Среднее.
— Принес бы бутылочку.
— А мы разливное пили.
— Ну, что ж... Главное — было бы что ответить. Тут родня звонила. Приветы тебе.
— Чья родня?— Тихонов тоже включился в телевизионную рекламу.
Яркие разноцветные блики проносились по лицам супругов одновременно, делая их неразличимо похожими друг на друга. Конечно, Зинаида дерзила в разговоре, конечно, давала понять, что Тихонов что-то там сделал не так или не сделал, в чем-то провинился, в чем-то перед ней если и не виноват, то укорить его всё равно есть за что.
— Не моя же!— дернула плечом Зинаида и уселась поудобнее на кухонной табуретке с подкашивающейся ножкой.
— И что?
— Интересовались.
— Чем?
— Нашей с тобой жизнью.
— И что ты сказала?
— Я спросила, долго ли они еще собираются жить на этом свете.
— А они?
— Говорят: пока еще не торопимся... Послушай, Женя... Два старика живут в трехкомнатной квартире. А ты, их ближайший родственник, с семьей из пяти человек — в однокомнатной. Не кажется ли тебе, Женя, не кажется ли тебе, Женя, что они могли бы предложить нам поменяться квартирами?
— Так не делается.
—
— Потому.
— Когда им что-то нужно, ты ведь несешься...
— Не так-то я уж и несусь. Не курица...
— А Катя замуж собралась.
— Надо же...
— Но жить им негде. И так будет всегда. И мужики наши подрастают. И мы с тобой стареем. А спать нам с тобой негде.
— Спим же...
— Так муж с женой не спят. Муж с женой спят совсем иначе. Я уже забыла, какой ты. А ты забыл, какая я,— Зинаида всё так же неотрывно смотрела в экран телевизора, и разноцветные блики всё так же проносились по ее лицу, создавая игру бликов,— радостную, почти каранавальную.
— Ты права, Зина.
— А ты неправ. Так нельзя.
— А как можно?
— Как угодно,— последние слова Зинаида произнесла совершенно без всякого выражения.— Как угодно,— повторила она.— Здесь не может быть никаких сомнений, колебаний, раздумий и прочего дерьма. На кону жизнь твоих детей, Женя. Они уже сейчас убогие какие-то. К ним никто не может прийти. Поэтому и они ни к кому не ходят. Они никогда не поднимутся. У них характер людей, выросших в однокомнатной квартире с совмещенным санузлом.
— Сейчас многие ломают перегородки между туалетом и ванной. На Западе вообще этих перегородок не делают,— усмехнулся Тихонов.— Появляется больше места.
— Подумай, Женя, о том, что я сказала. Это не настроение сегодняшнего дня... Это настроение последних десяти лет.
— А мы с Колей на рыбалку собрались.
— Значит, будем с рыбой...
— В эти выходные и поедем.
— Возьми пацанов с собой.
— Возьму.
— Мы с Катей хоть дух переведем.
— Переведите,— Тихонов встал, подошел к газовой плите, открыл крышку кастрюли — на него пахнуло тушеной картошкой.— О!— обрадовался он.— Что же ты молчишь?!
СЛЕДОВАТЕЛЬ ЗАЙЦЕВ ЕЩЕ РАЗ ОБОШЕЛ ВСЮ КВАРТИРУ, заглянул в ванную, в туалет, внимательно осмотрел все три комнаты и с тяжким вздохом опустился на старенький, продавленный диван. Перед ним, почти у самых ног, лежали два трупа — старика и старухи. Старику выстрелили в затылок, и выходное отверстие полностью обезобразило его лицо. Старуха получила свою пулю в спину. Было это немного странно, но не настолько, чтобы сразу можно было понять — что же здесь, в конце концов, произошло.
Зайцев еще раз окинул взглядом комнату. Тела были распростерты на полу, скатерть со стола тоже была сдернута на пол, вокруг лежали тарелки, блюдца, недопитая бутылка водки, из которой, кажется, даже сейчас продолжала вытекать прозрачная жидкость. Из стенки были выдернуты все ящики, их содержимое было разбросано по полу — видимо, убийца что-то искал, что-то его интересовало в этих ящиках. А что можно искать в квартире двух стариков? Зайцев похлопал по дивану ладошкой, ощутив выпирающие пружины и беспомощно вздохнул.